Может быть, в первый раз теперешний визит Павла был неприятен Юлиану и Анне, хоть они любили дядю и умели ценить его заботливость о себе. Они хорошо поняли цель приезда его, но между тем положение матери не без причины тревожило их… Павел был очень вежлив к бывшей жене покойного брата, и хоть они никогда не доходили до старых разговоров и объяснений между собою, однако в душе ненавидели друг друга. Павел сердился на полковницу за брата и не мог простить ее за вторичное замужество, полковница видела в нем тень ненавистного мужа и преследователя, отнявшего у нее детей и не хотевшего вверить их материнскому сердцу. Они ни одного разу не высказали друг другу того, что чувствовали, но в то же время ясно видели, что их взаимное нерасположение и ненависть никогда и ничем не искоренятся.

Президенту довольно было только приехать в Карлин, чтобы своим прибытием выгнать оттуда полковницу. Он никогда не позволял ей пробыть у детей больше трех суток, а если дети решались навестить мать, то через два дня обыкновенно сам приезжал за ними. Такое удаление детей от матери было до такой степени обидно для полковницы, что собственно за это она смертельно возненавидела президента, но должна была терпеть и равнодушно переносить подобное преследование, потому что в этом случае президент поступал отчасти справедливо.

Как лицом, так и характером, похожим на покойного Хорунжича, президент был моложе его только одним годом. Воспитание вело его к одной участи с братом, но склонности их были различны. Подобно Хорунжичу — чужеземец и больше всего француз, страстный обожатель цивилизации Запада, Павел старался стереть с себя малейший след и печать происхождения — точно клеймо первородного греха, сделался гражданином мира, европейцем, почти стыдился родных обычаев и не любил своего прошедшего. Он часто вояжировал, помнил много, обладал познаниями, но при всем этом строго следовал мнениям современности, безусловно принимая мнения, принятые в высшем кругу общества, и с уважением повторяя все, что в известном месте было признано за аксиому.

Любя свет и все суеты его, жизнь забав, удовольствий и праздности, Павел в сравнении с братом имел одной страстью больше: он был тщеславен и горд, хотел пользоваться значением и искал его в должностях, знаках отличия, в степенях служебной иерархии. Это, по крайней мере, имело хорошую сторону в том отношении, что Павел принимал участие в действительной жизни и усиливался занять в ней самое видное положение. Чрезвычайно вежливый, даже снисходительный в обращении, Павел имел сердце благородное и доброе, но резко пробивавшаяся сквозь эти свойства гордость отталкивала от него всех и делала его почти смешным.

Постепенно возвышаясь в должностях, начиная с уездного предводителя дворянства, Павел старался потом получить, и в самом деле получил, титул президента, а в настоящее время добивался звания губернского предводителя — цель тайных его надежд и желаний, скрываемых потому собственно, что не надеялся получить его. Все домогательства, впрочем весьма благородные, предпринимаемые им в этом отношении, ограничивались пока поисками себе друзей между лицами, имевшими какое-нибудь влияние. Он не забывал ни одних именин значительных в губернии особ, не пропускал ни одного бала в городе, участвовал во всех приемах высших лиц, несколько раз в году скакал на почтовых для поздравления с чинами и орденами, одним словом, всеми силами старался стать на виду, даже был популярен среди шляхты, дабы склонить ее к выбору себя. Всегда открытый дом его свидетельствовал, что будущий высокий чиновник не пожалеет никаких расходов на великолепное представление дворянства, усердное посредничество в делах соседей и знакомых служило порукою, что он со всем радушием будет исполнять обязанности посредника и покровителя… Но увы! Еще долго приходилось ему ждать вожделенного мундира и титула.