— А ничо!
Перед мальчишкой ворох соломы, надерганной из омета.
— Воруешь?
— А вам не хватит?
— Чужую солому?
— Лишняя — не чужая!
— Откуда ты знаешь, что лишняя?
— Э-эх, вы… кулачье!
— Как ты сказал?
— Кулачье.
Тут сбоку вынырнул Петя, сразу оценил ситуацию.
— Дать?
Дать — в смысле того, чтоб дать по физиономии.
Он бы тотчас бросился петушонком на воришку, но тот сам отступил.
— Подавитесь вы своею соломой!
— Своим не подавишься, а вот чужим…
Славушка запнулся: свое, не свое… Разве это свое? И вообще, при чем тут свое…
— Чего свою не берешь?
— Возьми!
Мальчишка ткнул рукой в пространство за своею спиной.
Там, куда он указал, тоже стоял овин, тоже высился омет соломы, но все в сравнении с астаховским добром выглядело убого: здесь просторная рубленая рига, целый крытый двор, два омета, каждый с двухэтажный дом, а там плетневый трухлявый овин на просвист всем ветрам, и омет, стог, стожок, поджечь — сгорит, не заметишь.
— Чего ж у вас так?
— Да у нас даже лошади нет… — Парнишка мрачно посматривал в сторону. — Тут на все про все не натопишься.
Он не оправдывался, не извинялся, просто объяснял суть вещей.
И Славушка вдруг подумал, что ведь у него самого с Петей нет ничего-ничего, даже трухлявого овина нет, и ему жаль стало парнишку, не от хорошей жизни поплелся тот за чужой соломой.
— Да ты бери, бери, набирай, — примирительно сказал Славушка. — Петя, помоги…
Они втроем надергали соломы, связали одну охапку, другую.
Парнишка потянул свою.
— Ого! Спасибо. Вы хоть и кулаки, а не жадные.
Славушка обиделся:
— Какие кулаки?
— Ну, помещики.
— Да разве это наше?
Славушка ногой пихнул солому.
— Папаши вашего брательника…
— Какие же они кулаки?
— А как же… — Парнишка прислонился спиною к соломе. — Мой папаня у них не один год в работниках жил.
— Ну это до нас, — примирительно сказал Славушка. — Теперь новые законы, всяк должен работать на себя.
— Закон! — возразил парнишка. — Рази его соблюдают?
— А как же не соблюдать?
— А так… — Парнишка вздохнул глубоко, уныло, по-взрослому. — Ну я пойду… — Он еще сомневался, что ему дадут унести надерганную солому. — Ето, как ее… — Он кивнул на охапку. — Возьму?
— Бери, бери, а потом выходи, — поощрил его Славушка. — Тебя как зовут?
— Колька.
— Выходи хоть сюда, на огород.
Славушка и Петя подождали, покуда Колька доволок охапку до своего огорода, и поволокли свою, веря, что пуд соломы все-таки легче, чем пуд чугуна.
Славушка остановил в сенях Павла Федоровича, тот всех знает в селе, вплоть до грудных детей, кто у кого родился, как назвали, как растет, чем досаждает…
— Что за Колька, Павел Федорович?
— Колек много. Какой Колька?
— На огороде встретил.
— У нас на огороде?
— У нас.
Павел Федорович встревожился.
— Крал чего?
— Не заметил.
— Крал. Чего еще ему делать? Только нечего, повыкопано все. |