Пока ты в доме, наш дом будут обходить. Так что вы мне не мешаете, и тот хлеб, что я могу вам уделить, можете есть спокойно. Хотя бы уже потому, что братнюю волю я уважаю, и в нашем астаховском хозяйстве есть и ваша законная доля.
— Вы правильно рассуждаете, — согласился Слава. — Дать Марье Софроновне волю, она не то, что жрать, она жить нам здесь не позволит, ее не перебороть даже вам.
Павел Федорович засмеялся совсем тихонечко.
— Чего ты хочешь? Дура баба! Ее ни в чем не уговоришь, как и твою Советскую власть. Коли зачислит кого во враги, будет на того жать до смертного часа.
— Что же делать?
— Смириться и не обращать внимания!
— Все ясно, только как убедить маму?
— Пойдем на улицу, — пригласил Павел Федорович. — День — дай бог!
Сели на ступеньку крыльца. В пыли копались куры, дрались молодые петушки. Из-под горы доносился размеренный стук вальков, бабы полоскали на речке белье.
— Как думаешь, будет война или нет? — спросил Павел Федорович.
— Нет, не будет, — твердо сказал Слава. — Не допустит войны Советская власть.
— А как же ультиматум?
Павел Федорович имел в виду ультиматум Керзона, о котором писали в газетах, лорд Керзон направил Советскому правительству ноту с непомерными требованиями, угрожая разрывом отношений.
— Подотрутся, — безапелляционно выразился Слава.
— Думаешь, так уж сильна твоя власть?
— Сильна-то она сильна, но и не в ней одной дело, — разъяснил Слава. — Рабочий класс не позволит. В той же Англии, да и в Германии, и во всей Европе. Читали протест Горького?
— А чего этот Керзон бесится?
— Чует свой конец, вот и бесится. Воровского убили. Запугивают нас!
— А чего англичанам надо?
— Двух ксендзов приговорили к расстрелу. Не сметь! Корабль ихний задержали, незаконно в наших водах рыбу ловил. Отпустить! Посол наш в Афганистане им не нравится. Отозвать!
— А не велик ли аппетит?
— Им и сказали, что велик.
Два петушка взлетели на дороге и ну клеваться. Павел Федорович махнул на них рукой:
— Кыш, кыш!
«Впрочем, он все это знает не хуже меня, — подумал Слава. — Может, он меня экзаменует?»
— А священников разве полагается стрелять? — поддержал Керзона Павел Федорович.
— Смотря за что, — неумолимо сказал Слава. — За то, что богу молятся, нельзя, и если других призывают молиться, тоже нельзя, но ведь их не за это приговорили, а за шпионаж, а шпионство в священнические обязанности не входит.
— Эк, какой ты непримиримый, — одобрительно сказал Павел Федорович. — За это тебя в Малоархангельске и держат.
— А меня в Малоархангельске уже не держат.
— Как так? — удивился Павел Федорович.
— Отпустили, поеду учиться, — объяснил Слава.
— А не проштрафился ты в чем? — насторожился Павел Федорович. — У вас ведь чуть оступился…
— Нет, я сам захотел.
— А на кого ж учиться?
— На прокурора.
— Ох, до чего ж ты, парень, умен! — восхищенно воскликнул Павел Федорович. — Понимаешь, у кого в руках сила! — И деловито осведомился: — А куда?
— В Москву.
— А когда?
— Поближе к осени, к экзаменам надо подготовиться.
— Так вот что, Вячеслав Николаевич, слушай, — серьезно сказал Павел Федорович. |