Бабушка могла ненавидеть те десять лет, что мама провела с папой, но без него не было бы меня.
— Наверное, в этот раз я так задерживаться не буду, — призналась я, вырвавшись из раздумий.
Сэм прошептал шутливо и разочарованно:
— А мне понравилось оставаться с тобой допоздна.
— Я буду спать в своей кровати, — я улыбнулась. Зачем я наносила блеск для губ и румяна перед тем, как выйти? Мое лицо и без того пылало ярко-красным.
— Вот обидно.
Я посмотрела на небо, не зная, что сказать, пытаясь понять, чувствовал ли он то, как моя кровь кипела под кожей. Я не помнила, как он уснул прошлой ночью, значит, я была первой. Я прижалась к нему, закинула на него ногу и уткнулась лицом в шею? Может, он схватил меня за бедро и притянул ближе. Как долго он так пролежал, пока сам не уснул?
— Бабушка убьет нас обоих, если это повторится.
— Тебе восемнадцать, Тейт. Я знаю, что она переживает, но ты взрослая.
Почему от слов, что я – взрослая, я еще сильнее ощутила себя ребенком?
— Знаю, — ответила я, — но, понимаю, как это звучит, у меня другие обстоятельства.
Я заметила краем глаза, как он кивнул.
— Понимаю.
— Сомневаюсь, что еще кто-то хочет знать, где мы с мамой, но…
Я притихла, и мы остались в тишине. Я мысленно умоляла, чтобы вернулась легкость прошлой ночи, и разговор тянулся без усилий. Вчера было похоже на погружение под теплую воду пруда с осознанием, что можно плавать целый день под солнцем, а потом просто лечь спать.
— Чем ты сегодня занимался? – спросила я.
— Лютер хотел воссоздать обложку «Abbey Road», так что мы нашли пару незнакомых ребят, чтобы они помогли нам изобразить «the Beatles», — он улыбнулся. – Пообедали карри, а потом отправились по магазинам за подарками для Роберты.
— Мой день, похоже, был необычнее, но в конце ты превзошел меня: твои спортивные штаны куда лучше моей пижамы.
Сэм рассмеялся, опустив взгляд, словно не заметил, что надел после ужина. От осознания я будто засияла изнутри. Впервые за день я не стеснялась того, что носила. Единственным минусом первого дня было мое постоянное понимание, что магазины в торговом центре Коддингтауна в Санта-Росе не могли состязаться с модой Лондона. В Герневилле одежда, которую мне покупала мама, казалась современной и броской, но в Лондоне я чувствовала себя старомодной.
Улыбка Сэма стала задумчивой.
— Можно задать вопрос?
От его осторожного тона мне стало не по себе.
— Да.
— Твоя жизнь была счастливой?
Ох, вопрос с подвохом. Конечно, я счастлива, да? Мама и бабушка — чудесные. Шарли — самая лучшая подруга в мире. У меня было все, что нужно.
Но, может, не все, чего я хотела.
От этой мысли я ощутила себя эгоисткой.
Когда я не ответила сразу, Сэм уточнил:
— Я думал об этом весь день. О том, что ты рассказала. Я помню твое лицо на обложках журналов «People» и прочих. Там почти ничего не было сказано о тебе, зато писали о твоем отце, интрижках, и как твоя мама просто… пропала вместе с тобой. А потом я поискал про Герневилль, и место показалось довольно милым. И я подумал: «Может, там им жилось лучше». Как мне с Лютером и Робертой, — он повернулся на бок, подпер голову рукой, как делал прошлой ночью.
— Герневилль милый, но, кхм, не самый лучший, — ответила я. – Он странный. Там живет примерно четыре тысячи человек, и мы все друг друга знаем.
— Это много, по сравнению с несколькими тысячами жителей Идена.
Я уставилась на Сэма. Может, его жизнь была как моя, только на другом конце страны.
— Так ты была счастлива? – спросил он. |