Но все это было очень давно. Четырнадцать лет назад? Вся жизнь пронеслась перед глазами: любовники, съемки, лица актеров и команды. Со временем стало казаться, что поездки в Лондон вовсе не было. Словно это был просто кошмарный сон.

— Тейт, я могу войти?

— Нет, — даже для меня мой голос прозвучал глухо.

Но Сэм не ушел, только отступил от двери. В домике словно стало жарче от Сэма:  большого и теплого, стоявшего прямо передо мной.

— Тейт, — услышала его тихий голос. – Нам нужно как-то с этим разобраться.

Я тяжко опустилась на диван, пружины которого заскрипели. Откинувшись на спинку, я сосчитала балки на потолке. Семь. Этот домик был старым, очень старым и дряхлым, но полным любви. Я не представляла, сколько ссор и перемирий он пережил.

— Что происходит? – спросила я у потолка. Голова вдруг разболелась. — Серьезно, что происходит?

Сэм, видимо, принял это, как разрешение присоединиться к разговору: медленно прошел внутрь, оставаясь на безопасном расстоянии, и закрыл за собой дверь.

Мне пришлось накрыть рот ладонью, чтобы не рассмеяться. Смех — неправильная реакция. Где-то там отец ждал начала работы и не понимал, что происходит. А еще Ник. Но Сэм Брэндис, по какой-то неизвестной причине, находился здесь. Я пыталась найти логичное объяснение, но ничего не вышло.

Сэм подошел ближе, присел на корточки в паре метров и внимательно на меня посмотрел. Все тело пронзила острая боль, стало сложно дышать от одного взгляда в его темно-зеленые глаза, к этому я была совсем не готова. Мне пришлось перевести взгляд на потолок.

С чего в такой ситуации начать?

— Что ты тут делаешь? И как? – я нахмурилась. – Погоди. Ты приехал с моим отцом?

Сэм потрясенно рассмеялся, а потом отвел взгляд в сторону, словно сомневался, что правильно расслышал.

— Тейт, «Молочай» мой фильм. Я написал сценарий.

Я зажмурилась. Но…

— Но сценарист же С.Б. Хилл.

— Сэм Брэндис, — тихо ответил он. — Хилл фамилия Лютера. Перед его смертью я официально стал Хиллом.

Лютер. Я его помнила. Как и его громкий смех, хитро блестящие карие глаза. Где-то глубоко в душе кольнула совесть от новости о смерти Лютера. Но ее заглушил громкий голос: «Тейт, они использовали тебя. Наверняка, уехали к себе с кругленькой суммой».

— Откуда мне это было знать? – спросила я. – Что здесь будешь ты? Тогда бы меня это не так сильно удивило.

— Я понимаю, — тихо проговорил Сэм. — Ты очень  занята. У тебя много…

— Не стоит, — перебила я. – Не нужно снисхождения.

— Я и не думал, — быстро ответил он. Немедленно. У него самого глаза были так сильно распахнуты, словно он не мог поверить в происходящее. — Тейт. Я так потря…

— Кто ты вообще такой? — спросила я. — Мне казалось, ты фермер.

— Так и есть, — Сэм открыл рот, затем прикусил губу, недоверчиво качнув головой. — Но ты же знала, что я писал. И все еще пишу.

— Ладно, Сэм, будем честными. Если мы будем работать вместе, по крайней мере, останемся честными: я, судя по всему, ничего о тебе не знала.

Сначала показалось, что Сэм хотел возразить, но потом он отвел взгляд и попытался подобрать следующие слова.

— Я пишу. Всегда писал, но «Молочай» совершенно другой. Это…

— Нет. Хватит, — я склонилась, обхватив себя руками. Я внезапно ощутила пустоту внутри: Сэм не просто был здесь, он был молотком, а моя любовь к этому проекту – листом стекла. И я больше всего переживала, что от близости с этим мужчиной стекло разобьется. Я так сильно полюбила «Молочай» и не хотела, чтобы слова Сэма это изменили.