Но если Линдсей и уловила нотки горечи в ее голосе, то не подала виду.

— Да, мне повезло, — сказала она. — Я прожила с ними пятнадцать замечательных лет.

— Ты, наверное, скучаешь по ним.

— Ты даже не можешь себе представить, как сильно. Я стольким им обязана! Они спасли меня, в каком-то смысле. — Керри-Энн вымученно улыбнулась, сознавая, что является живым примером того, какой могла бы стать ее сестра, сложись обстоятельства по-другому. — Тед был профессором биологии. Он брал меня с собой на долгие прогулки. Лишь став старше, я осознала, что он учил меня не только разбираться в окружающей среде, благодаря ему я научилась доверять другим людям. А моя мама — словом, второй такой, как она, не найти. Она была самым мягким человеком из всех, кого я знала.

Керри-Энн слушала исповедь сестры с таким видом, будто та рассказывала ей о жизни на Марсе. В детстве у нее установились нормальные отношения только с одним взрослым — Дэвидом Френчем, ее очередным приемным отцом. Тогда ей было двенадцать. Он часто угощал ее мороженым и разговаривал с нею о всяких вещах — взрослых вещах. А потом, когда она в один прекрасный день сидела рядом с ним и облизывала вафельный стаканчик, он спросил у нее, целовалась ли она когда-нибудь с мальчиками. Шокированная не столько самим вопросом, сколько тем, что он спрашивает у нее об этом, она сказала правду: «Бобби Уинстон однажды поцеловал меня в губы». Дэвид улыбнулся, как если бы у них появился общий секрет, а потом, когда она доела мороженое, спросил, нельзя ли ему заплести ей косичку. Она согласилась, но этот разговор испугал ее настолько, что она с тех пор старательно избегала Дэвида и пресекала его попытки остаться с нею наедине. Через несколько месяцев ее отправили жить в другую семью.

— Чем она занималась? — поинтересовалась Керри-Энн.

— Она была учительницей — преподавала музыку в местной средней школе и давала частные уроки игры на пианино. Кроме того, у нее был дар говорить на равных с кем угодно, независимо от возраста и положения, и у собеседника сразу же возникало ощущение, что она стала его лучшим другом. Она всегда знала, что сказать и когда лучше промолчать. — В улыбке Линдсей явственно сквозила печаль. — Они бы очень обрадовались, если бы узнали, что я нашла тебя. И всегда надеялись на это. — Она взяла со стола фотографию в рамочке и повернула ее к Керри-Энн. — Я сфотографировала их через несколько месяцев после того, как мы переехали сюда. — На снимке мужчина и женщина стояли, взявшись за руки, на берегу океана. Он был в очках в металлической оправе, с седыми волосами, собранными в конский хвост на затылке, а она являла собой точную копию Джун Картер Кэш. Они открыто улыбались в объектив, как люди, которым нечего скрывать и почти не о чем сожалеть. — Они всегда говорили, что это — их самая любимая совместная фотография.

Керри-Энн ощутила укол зависти, который тут же пустил ядовитые ростки в ее душе. Ее сестра не только вытащила счастливый билет; ей выпала полная удовольствий беззаботная жизнь, тогда как ее, Керри-Энн, пинали и перебрасывали из одной семьи в другую, как футбольный мяч.

— Строго говоря, это не ты нашла меня, а я, — заметила она.

— И очень вовремя, должна признаться. Я уже начала терять надежду. Столько лет поисков, и все впустую.

«А ведь она любила меня все эти годы!» — с изумлением поняла вдруг Керри-Энн. Она не могла припомнить, чтобы кто-нибудь любил ее ребенком.

— Мне удалось получить копию твоего личного дела в Инспекции по делам несовершеннолетних, — продолжала Линдсей, — оттуда я и узнала адрес и телефон твоих приемных родителей — по крайней мере, тех, кто еще никуда не переехал, — но они ничем не смогли мне помочь.