"Баклажан"-одиночка, тряся ранцем,
спасался в переулок и долго еще сидел в подъезде какого-нибудь дома, бледный и потерявший одну калошу. Взятая в плен калоша забрасывалась
победителями на крышу по возможности высокого дома.
Были еще в Старгороде кадеты, которых гимназисты называли "сапогами", но жили они в двух верстах от города, в своем корпусе, и вели, по
мнению "мартыханов" <"Мартыханы", "мартышканы", "мартышки" - презрительные прозвища, которыми наделяли кадеты своих сверстников, учившихся в
гимназиях, реальных училищах и т. п.>, жизнь загадочную и даже легендарную.
Ипполит завидовал кадетам, их голубым погончикам с наляпанным по трафарету желтым александровским вензелем, их бляхам с накладными орлами;
но, лишенный, по воле отца, возможности получить воспитание воина, сидел в гимназии, получал тройки с двумя минусами и пускался на самые
неслыханные предприятия.
В третьем классе Ипполит остался на второй год. Как-то, перед самыми экзаменами, во время большой перемены три гимназиста забрались в
актовый зал и долго лазили там, с восторгом осматривая стол, покрытый сверкающим зеленым сукном, тяжелые малиновые портьеры с бамбошками и кадки
с пальмами. Гимназист Савицкий, известный в гимназических кругах сорвиголова, радостно плюнул в вазон с фикусом. Ипполит и третий гимназист
Пыхтеев-Какуев <Очередная обсценная шутка, которой авторы продолжают тему, обозначенную в первой главе фамилией загсовского переписчика.> чуть
не умерли от смеха.
- А фикус ты можешь поднять? - с почтением спросил Ипполит.
- Ого! - ответил "силач" Савицкий.
- А ну, подыми!
Савицкий сейчас же начал трудиться над фикусом.
- Не подымешь! - шептали Ипполит с Пыхтеевым-Какуевым. Савицкий с красной мордочкой и взмокшими нахохленными волосами продолжал копошиться
у фикуса.
Вдруг произошло самое ужасное: Савицкий оторвался от фикуса и спиною налетел на колонну красного дерева с золотыми ложбинками, на которой
стоял мраморной бюст Александра I, Благословенного. Бюст зашатался, слепые глаза царя укоризненно посмотрели на притихших мигом гимназистов, и
Благословенный, постояв секунду под углом в сорок пять градусов, как самоубийца в реку, кинулся головой вниз. Падение императора, хотя и
заглушенное лежавшим на полу кавказским ковром, имело роковые последствия. От лица царя отделился сверкающий как рафинад кусок, в котором
гимназисты с ужасом узнали нос. Холодея от ужаса, товарищи подняли бюст и поставили его на прежнее место. Первым убежал Пыхтеев-Какуев.
- Что ж теперь будет, Воробьянинов? - спросил Савицкий.
- Это не я разбил, - быстро ответил Ипполит.
Он покинул актовый зал вторым. Оставшись один, Савицкий, не надеясь ни на что, пытался водворить нос на прежнее место. Нос не приставал.
Тогда Савицкий пошел в уборную и утопил нос в дыре.
Во время греческого в третий класс вошел директор Сизик. Сизик сделал знак греку оставаться на месте и произнес ту же самую речь, которую
он только что произносил по очереди в пяти старших классах. У директора не было зубов.
- Гошпода, - заявил он, - кто ражбил бюшт гошударя в актовом жале?
Класс молчал.
- Пожор! - рявкнул директор, обрызгивая слюною "зубрил", сидящих на передних партах. |