Дик едва выговаривал слова спросонья.
— Она бежала по дорожке к дому, — втолковывала я ему, — и не знала, что случилось. Спрашивала у полицейского.
По телефону было хорошо слышно, как он зевает.
— Извините, — наконец произнес он. — Не сразу сообразил. Может быть, она на самом деле знала гораздо больше. Может быть, бежала из дома, увидела полицейского и повернула назад. Трюк старый.
Я сидела на постели с телефоном на коленях. Если эта первая пришедшая на ум Дику гипотеза верна, то, значит, в Джозефа стреляла Мэри. Сделать это ей было легко. Она знала дом и привычки всех его обитателей, знала, что служанки ложатся спать рано, а Джозеф подолгу читает в буфетной. Если она видела, как мы втроем выходили из кухни, то наверняка поняла, что в задней части дома за буфетной никого нет. Ей нужно было только войти через кухню, выстрелить, потом пройти через дом и убежать.
Но она не убежала. За те десять-пятнадцать минут с того момента, когда я нашла Джозефа, и до прибытия полиции она могла скрыться несколько раз, но — осталась.
Может быть, она поднималась зачем-то наверх? Может быть, у нее там было дело? В комнате Сары или Джозефа? А потом она стояла в верхнем холле над лестницей и украдкой через перила наблюдала, как дом заполняют сильные мужчины в синей форме? А после осторожно спустилась вниз и, услышав голоса полицейских в буфетной и кухне, рванулась ко все еще открытой настежь двери? За ней — свобода! И вдруг — мотоцикл, путь отрезан.
Повернула ли она назад к дому в панике или заранее продумала такой маневр на крайний случай? Если предположить последнее, то надо признать, что она очень опытна, хитра и даже отчаянна.
Доведя себя таким образом почти до истерики, я около семи часов утра позвонила инспектору Гаррисону. Его голос меня несколько успокоил, но потом, услышав мой рассказ, он разозлился сам.
— Чертов тупица, — взорвался он в трубку, имея в виду нашего дежурного полицейского. — Я ему голову оторву!
— Он же не знал. Она ему сказала, что работает в доме.
— Так и сказала? Быстро она соображает. Но что же она там делала?
— А вы не думаете, что она стреляла в Джозефа?
— Не думаю, что у нее хватило выдержки застрелить человека и потом выпить рюмку шерри. Темперамент не тот. Нет.
Я вздохнула с облегчением. Мэри мне нравилась, а тот ее образ, который я сама себе нарисовала ночью, вызывал только отвращение.
— Тогда хорошо, что я вам позвонила. Кстати, миссис Бассетт умерла.
Я рассказала ему о звонке Лили Сандерсон, и он замолчал так надолго, что я начала дуть в трубку.
— Алло, Центральная, нас, кажется…
— Нет, я тут, мисс Белл. Просто сижу и думаю, каким же я был идиотом. Таким в полиции делать нечего. Мне надо было пойти в уборщицы!
С этими словами он, видимо, бросил трубку.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Сейчас мы знаем, что уже через десять минут после этого разговора он бросился в дом на Халкетт-стрит, а позже организовал срочный осмотр всех прилежащих к городу автострад и особенно боковых дорог вокруг Уорренвильского шоссе. Где-то после полуночи он нашел то, что искал, и самое главное — нашел не слишком поздно.
Одна мысль не давала ему покоя весь день: не опоздать! Но по ходу дела он еще успел расставить ловушки. На этот раз даже смерть не могла спасти преступника.
Всех нюансов он, конечно, тогда не знал. Но знал, точно знал преступника и его невероятную хитрость. Поэтому надо было оставить все как есть. Никому ничего не говорить. Притупить его бдительность, сбить с толку, а потом решительно выхватить его из его вроде бы абсолютно надежного убежища. Потом он признался, что в этом заключается его метод. О том, что он был применен, свидетельствует его внешнее бездействие в течение последующих десяти дней. |