— А это тут ни при чем, — сказал он. — Что верующий, что неверующий — это есть, и все тут…

Ну, я и не подумал раскисать, поддаваться дурацкой мистике, в которую не верил тогда, как не верю и теперь. Сказал твердо:

— Вот что. Чтобы я впредь от тебя такого в жизни не слышал. И ни с кем другим не вздумай на эту тему болтать. Иначе огребешь… с песочком и наждачкой. Ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю. Приказ понял?

— Так точно, — ответил он так же тихонько.

— И прекрасно, — сказал я. — А то развел тут мистику… Член партии, давно воюешь, наград изрядно… — посмотрел на часы. — Сходи к ребятам, подними парочку… А, впрочем, что их поднимать, отсюда слышно, что они за стенкой все еще языки чешут… В общем, пусть один четыре часа безотлучно сидит при лейтенанте. Если очухается и начнет буянить, пусть поднимет человек четырех и меня разбудит, я здесь же и лягу. А если все обойдется, пусть его через четыре часа сменит второй, с теми же инструкциями. Ну, да я и сам наверняка проснусь, если пойдет буйство… Шагом марш!

Он ушел в соседнюю комнату, слышно было, как отдает распоряжения, негромко и совершенно спокойно. Я курил, глядя в темное окно, незанавешенное — они тут, на хуторе, жили без занавесок, ни одной мы не увидели, да и понятно: от кого в глуши окна завешивать?

Не то чтобы мне было не по себе, меня так просто с панталыку не собьешь, нервы крепкие. Но поневоле лезла в голову всякая ерунда, райцентр, где я родился, пусть и не в Сибири, и леса редкие, жиденькие, но городок мало чем отличался от большой деревни, так что я тоже в детстве наслушался… всякого, во что абсолютно не верил. И тем не менее на душе было как-то… смутно. Показалось даже, что оттуда, со двора, на меня кто-то смотрит, так и уставился. Ну, тут пришел ефрейтор Басов, дежурить, и я все это отогнал от себя быстренько.

Принес из «виллиса» на всякий случай прихваченную шинель, постелил ее в углу и лег. Больше просто негде было. Кровать тут только одна, в хозяйской спальне, детские не в счет — и не сгонять же оттуда ребят, не барин, дело привычное, и так обойдусь. Наказал Басову, чтобы его сменщик, при отсутствии происшествий, разбудил меня в восемь ноль-ноль, лег и быстро, как всегда, заснул. Никакая чепуха мне не снилась — так, обычные, можно сказать, сны.

Так и проспал до восьми, когда меня, осторожно потрясши за плечо, разбудил Анисимов. Лейтенант спал себе как ни в чем не бывало. Беспокоиться нечего, мы его ремнем прихватили умело, чтобы и руки высвободить не мог, и кровообращение в них не нарушилось. Распорядился командовать всем «Подъем», лейтенанта перенести в хозяйскую спальню, Микешину назначить кого-нибудь при нем сидеть. Остальным — быстренько позавтракать и собираться.

Вот, собственно, и все, мало что можно добавить.

Около девяти, как я и распорядился, пришли «студеры». Вещичек у всех было мало, так что погрузились быстро (я только велел прихватить оставшиеся на хуторе продукты, что им пропадать. Наливки велел так и оставить, но подозреваю, что уж одну-то бутыль мои орелики украдкой прихватили, благо я за ними при погрузке не надзирал). Лейтенанта устроили на полу кузова, на паре подстеленных шинелей. Руки я ему так и решил оставить связанными — на всякий случай.

Потом, в городке, мне доложили, что по дороге он проснулся, но буянить и не пытался, лежал себе, как лялечка, вроде бы подремывал — хороши у шведов лекарства, что и говорить… В медсанбат я его отвез сам. Рассказал все главврачу, подполковнику медицинской службы, солидному, в годах. Разумеется, рассказал только то, чему был свидетелем сам, словечком не упомянув о микешинской мистике.