Нет, не вода — но воздух, который я хватал полной грудью, был ледяной, морозный. Слишком быстро все случилось: из ясного солнечного дня — в темноту, однако глаза быстро к ней привыкли, и оказалось, что вокруг все же не тьма кромешная. Просто ночь.

Холод до костей пробирал — не пресловутые сибирские морозы, про которые я наслушался в гостинице (трескучие, такие, что птицы на лету замерзают, и деревья лопаются), но все равно: градусов десять пониже нуля, никак не меньше. А я только в нательном белье, в гимнастерке и галифе, в пилоточке, в шинели нараспашку…

Так и стоял столбом, заполошно озираясь. Темная ночь, ясное небо, усыпанное звездами, и стою я на заснеженной равнине, снега столько, что мои кирзачи ушли по щиколотку. Справа, совсем недалеко, увидел высоченный пологий обрыв, а за ним — скованная льдом широкая река, не уже Волги в некоторых местах (сам я волгарь). За рекой, и отдалении, что-то похожее на протяженный, заснеженный лес. Слева равнина тянется до самого горизонта. А главное…

Среди звезд довольно ярко светили две луны. Одна, справа, стояла довольно высоко, определенно пошла на ущерб — примерно в половину привычной, цвет не тот — в явственную синеву, будто в стакане с водой развели чуточку акварельной краски. слева, гораздо ниже, едва ли не над верхушками заснеженных деревьев, висела вторая, полумесяц красно-кирпичного цвета, направивший острые рожки строго вверх. Для артиллериста привычное дело — окинуть взглядом окружающую местность и хорошо осмотреться в какие-то секунды. Вот и я мигом охватил взглядом окружающее.

Тишина стояла мертвая, нигде ни огонька, ни шевеления. Порой налетал слабый ветерок, противный, колючий, швырял в лицо снег и снова затихал. Дышалось совершенно нормально, разве что воздух холоднющий, зимний.

Страха не было, одно ошеломление, вытеснившее всё прочее. Ясно уже, что это какое-то другое место — зима вместо лета — а главное, две луны, и ни одна не похожа на привычную…

Зачем-то я сделал несколько шагов вперед и снова встал, кутаясь в шинель, натянув на уши боковины пилотки в полнейшей нерешительности. Не было вокруг никакой опасности, один-одинешенек в той чужой местности, и в голове полный сумбур…

Помаленьку и страх стал подкрадываться, нарастать. Где я вдруг очутился, решительно непонятно, ясно только, что в каком-то другом месте, в другом… мире? А ведь, пожалуй, так и обстоит… И что теперь делать, куда податься?

Две тени от меня протянулись по снегу — одна покороче, обычная на вид, такая, что как раз и бывает ясной ночью при почти полной луне. Вторая — подлиннее и гораздо более тусклая, едва заметная. Страх креп, подкатывала паника, еще немного — и побегу неизвестно куда, метаться начну…

Взял я себя в руки, как только мог. Быстренько вернулся по отчетливым следам на старое место, встал точнехонько туда, где виднелись первые отпечатки подошв. Уже был в таком раздрызге чувств, что замолотил кулаками по воздуху перед собой, словно в стенку стучался, вроде бы даже и кричал что-то…

И столь же неожиданно оказался на прежнем месте, посреди кустов, ясным летним днем. Солнышко светило вовсю, с мороза показалось, что жара вокруг стоит жуткая, я даже немного вспотел.

И не раздумывая, ломанулся из кустов, уже напрямик, проламываясь сквозь хлеставшие по липу зеленые ветки. Боялся: а вдруг оно двинется следом и опять накроет, утащит в чужую зиму с двумя лунами.

Остановился у будки. Колотило всего, как в лихорадке. Уже не обращая внимания ни на дерьмо, ни на запах, выхватил из внутреннего кармана шинели бутылку, вмиг выдернул плотно сидевшую пробку и одним духом высосал грамм сто пятьдесят.