После последнего нашего совместного утопания мы не перебросились с командиршей и дюжиной слов, так что теперь было самое время увеличить счет.
- День добрый, - начал я, - что новенького?
- Уходит на северо-северо-восток. Этого придется отпустить. Еще через несколько дней мы сможем себе позволить погоню, но не сейчас.
Блеск волос...
- Верно, - кивнул я. - Куда он направляется - совершенно непонятно.
- Как твое плечо?
- Нормально. А как ты? Дочь Лира...
- Хорошо. Кстати, тебе полагается приличная премия. В твоих глазах погибель!
- Какие пустяки!
Позже вечером разразилась подобающая случаю гроза. (Я предпочитаю говорить “разразилась”, а не “началась”. Это слово создает более точный образ тропических бурь на Венере и экономит массу других слов.) Помните ту чернильницу, о которой я говорил раньше? Зажмите ее между большим и указательным пальцами. Сделали? А теперь шарахните по ней молотком. Осторожно! Не обрызгайтесь и не порежьтесь...
Сухо, а ровно через секунду - сплошная вода. Удар молотка, и небо покрывается миллионом ослепительных трещин. И это слышно - как оно разлетается вдребезги.
- Все внизу? - вопросили у суетящейся команды громкоговорители.
А где был я? А кто же это, по-вашему, громко говорил? Когда по палубе начала разгуливать вода, все незакрепленное улетело за борт, но людей к тому времени на ней уже не было. Первым ушел вниз Вагон, а затем - кабины больших пассажирских лифтов.
При первых же - хорошо мне знакомых - признаках начинающегося светопреставления я заорал во всю глотку и бросился к ближайшей Ладье. Там я врубил динамики, а затем прочитал палубной команде коротенькую, секунд на тридцать, лекцию.
Майк мне сообщил по радио, что ничего серьезного не случилось, так, мелкие царапины. Я же на время шторма оказался в одиночной камере. Из Ладьи никуда не попасть, эти штуки слишком далеко отстоят от корпуса, чтобы в них был люк вниз, не говоря уж о том, что под каждой из них смонтирован тот самый “совок”.
Так что отцепил я баллоны, висевшие на мне последние несколько часов, скрестил ласты на столе и откинулся в кресле, созерцая ураган. Сверху стояла такая же непроглядная тьма, как и внизу, а мы, посередке, слегка освещены по причине огромной блестящей поверхности плота. Дождь не капал, а сплошной стеной падал вниз.
Надежные Ладьи уже неоднократно выносили подобное ненастье, плохо лишь, что из-за крайнего своего расположения они проходили наибольшие дуги, когда Стадион, будто качалка излишне нервной бабули, прыгал по волнам. Ремнями из снаряжения я привязался к прикрученному к полу креслу, а потом благодарственными молитвами скостил несколько лет чистилища душе, забывшей в столе сигареты.
Я смотрел, как вода превращается в вигвамы, горы, руки и деревья, пока не начал видеть лица и людей. Тогда я позвонил Майку.
- Что ты там поделываешь, внизу?
- Размышляю, что ты поделываешь там, наверху, - ответил он. - На что это похоже?
- Ты ведь со Среднего Запада, верно?
- Да.
- Бывают у вас там сильные грозы?
- Местами.
- Вспомни худшую, в которую ты попадал. Есть у тебя под рукой логарифмическая линейка?
- Прямо здесь.
- Тогда поставь под грозой единицу, представь себе, что за ней следует пара нулей, и перемножь. |