Эдди читает у него по губам.

– Не знаю, – сердито отвечает он. – Знаю только, что я от этого не помер. Ешь, черт тебя дери.

Он видит, что Эдди очень бледен, Эдди весь трясется; он чувствует, что от Эдди чем-то пахнет – либо дерьмом, либо смертью – и понимает, что Эдди очень плохо. Желая утешить его, он протягивает к Эдди руку. Эдди отшвыривает ее.

– Я тебя покормлю, – сердито говорит он. – Хрен меня знает, зачем. Мне бы следовало тебя убить. Я бы так и сделал, кабы не думал, что уж если ты один раз смог пролезть в мой мир, так, может, и опять сумеешь.

Эдди оглядывается вокруг.

– И если б не то, что я бы тогда остался один. Если не считать их.

Он снова поворачивается к Роланду, и его сотрясает приступ дрожи – такой сильный, что куски мяса чуть не слетают с жестяной тарелки. Наконец, дрожь унимается.

– Ешь, чтоб тебя.

Стрелок ест. Мясо более, чем неплохое: оно невероятно вкусное. Ему удается съесть три куска, а потом все расплывается и сливается в новую

Карты тасуются

попытку заговорить, но все, на что он способен, это шептать. Ухо Эдди прижато к его губам, только иногда (когда у Эдди очередной приступ спазмов), его отбрасывает в сторону. Стрелок повторяет: «На север. Выше… выше по берегу».

– Почем ты знаешь?

– Просто знаю, и все, – шепчет он.

Эдди смотрит на него. «Ты сумасшедший», – говорит он.

Стрелок улыбается и пытается отключиться, но Эдди дает ему пощечину, сильную пощечину. Голубые глаза Роланда широко открываются и на миг становятся такими живыми и начинают метать такие молнии, что у Эдди делается смущенный вид. Потом его губы растягиваются в улыбке, вернее – в оскале.

– Ага, можешь вырубаться, – говорит он, – но сперва придется тебе принять лекарство. Уже пора. Во всяком случае, судя по солнцу. Так я полагаю. Бойскаутом я, правда, сроду не бывал, так что точно-то не знаю. Но, по-моему, самое время. Открой ротик пошире для доктора Эдди, Роланд. Открой рот пошире, похититель ебаный.

Стрелок раскрывает рот широко, как младенец, ищущий грудь. Эдди вкладывает ему в рот две таблетки, а потом небрежно заливает туда пресную воду. Как догадывается Роланд, вода, должно быть, из горного ручья, откуда-нибудь к востоку отсюда. Может быть, она ядовитая; Эдди не сумеет отличить хорошую воду от плохой. С другой стороны, с самим Эдди, как видно, все в порядке, да и выбора-то, в сущности, нет – или есть? Нет.

Он глотает, начинает кашлять и чуть не задыхается, а Эдди безразлично смотрит на него.

Роланд тянется к нему.

Эдди пытается отстраниться.

Снайперский взгляд стрелка заставляет его подчиниться.

Роланд притягивает Эдди к себе так близко, что ощущает вонь его болезни, а Эдди ощущает вонь болезни стрелка; от этого сочетания им обоим тошно, но оно вынуждает их обоих терпеть.

– Здесь есть только две возможности, – шепчет Роланд. – Не знаю, как в твоем мире, но здесь – только две. Либо стоять и, быть может, остаться жить, либо умереть, опустившись на колени, склонив голову и нюхая вонь своих подмышек. Мне выбирать… – Он заходится кашлем. – Мне выбирать нечего.

– Кто ты такой? – кричит на него Эдди.

– Твоя судьба, Эдди, – шепчет стрелок в ответ.

– Хоть бы ты уже нажрался дерьма и подох, – говорит Эдди. Стрелок пытается заговорить, но не успевает – засыпает, а в это время карты

тасуются

БА-БАХ!

Роланд открывает глаза, видит, как сквозь тьму несутся миллиарды звезд, и снова смыкает веки.

Он не знает, что происходит, но думает, что все в полном порядке. Колода все еще движется, карты все еще

тасуются

Опять ароматные, сочные куски мяса.