– Как там наш милый Вестауэйз? – всегда интересовалась Бетти, увидев Реджинальда у себя или у кого-нибудь в гостях.

Что ответить? Что тут можно ответить? Поскольку пускать в ход топор запрещалось, Реджинальд не мог ничего придумать. Он выжал из себя улыбку.

– У мистера Уэлларда самый забавный дом, какой можно себе вообразить, – обращается она к незнакомой женщине в розовом джемпере, стоящей рядом.

– Правда? – откликается незнакомка сдержанно, как человек, почти, но не совсем представленный мистеру Уэлларду.

– Вам непременно надо взглянуть на него. Совершенно необыкновенный дом. Действительно, страшно забавный.

Розовый джемпер теперь не только наполовину представлен Реджинальду, но и наполовину приглашен к нему. В голосе незнакомки еще сильнее чувствуется сдержанность.

– Я уверена, что там прелестно, – отвечает она.

– Вы живете поблизости? – спрашивает Реджинальд, чувствуя, что следует что-то сказать.

– Нет, я просто приехала на уик-энд.

Прекрасно, значит, они больше не увидятся.

Пчелы.

Пчелы везде. Пчелы на аконите, на аквилегии (возможно, по созвучию названий). Пчелы вползали в зевы львиного зева и, раздосадованные, пятились оттуда. Пчелы на цинниях, не чувствующие, сколько в них красоты, сознающие только, сколько в них меда. Каким удивительным, каким совершенно иным кажется сад пчеле! Еда, еда, нет еды, больше еды, меньше еды. Что за жизнь! Пчелы, ищущие в лаванде только еду.

Никчемные создания пчелы, думает Реджинальд. Зачем мы в этом мире? Создавать красоту, обнаруживать красоту, постигать красоту. Что еще? Как же, науки, утверждает горгулья на водосточной трубе, профессор Памперникель. Прекрасно, замените “красоту” “истиной”, если хотите, и вы получите всю область человеческих занятий. Чему служат пчелы, красоте или истине? Ничему. Они просто существуют. Существуют, размножаются, гибнут, рождаются, существуют, размножаются, гибнут, рождаются... и так далее, на протяжении веков. Почему стремление размножаться сильнее стремления полностью выразить себя? Не только у пчел, у людей тоже. Рождаемость падает! Мы погибли! Что мы будем делать без детей, еще детей, еще и еще большего количества детей, домишек, еще домишек, еще и еще большего количества домишек? Тут чудесный уголок Англии, и здесь нет пока отвратительных маленьких домишек! Почему мы не расселяемся? Почему не создаем больше и больше семей, чтобы все дальше и дальше... размножаться?

Наверное, рассуждает Реджинальд, мы боимся самих себя. Как в игре у Хильдершемов на Рождество, когда все мы под столом стараемся передать из рук в руки шестипенсовик, чтобы, услышав возглас, возвещающий конец игры, мы бы не отвечали ни за что, в наших ладонях не было бы ничего. Монетка оказывается у нас на мгновение, нам удается передать ее малышу Тони Хильдершему, наша задача выполнена. Если его поймают с монеткой – его беда, если он успеет передать ее младшей Коулби – что ж, ее дело, у нас руки чисты.

И когда нам будет задан вопрос: “Что вы сделали со своей жизнью?” – мы сможем тут же ответить: “Передали ее, Господи”.

Каков будет ответ Реджинальда? Он еще не передал своей жизни. Он не уверен, что хочет этого. Ему нужна Сильвия-жена, а не мать. Но так или иначе, он по-другому ответит на вопрос: “Что ты сделал со своей жизнью?” Его ответ будет: “Я страшно любил ее, и она не раз приводила меня в изумление”.

Никчемные создания пчелы, рабочие пчелы. Трутни лучше. По крайней мере, они умирают ради любви...

Бабочки.

Бабочки везде. Капустницы, боярышницы, лимонницы, крапивницы, адмиралы, траурницы, павлиний глаз, бражники, пестрые и голубые мотыльки – всевозможные разновидности бабочек. Тени бабочек, скользящие по цветам в лучах утреннего солнца.