Вдруг Реджинальду становится совестно.

– Любимая, – говорит он, – теперь, когда я разделался с книгой, подумай, куда бы тебе больше всего хотелось поехать?

– О чем ты, Реджинальд?

– Каникулы – увеселительная прогулка – экспедиция. На Ривьеру – в Швейцарию – на острова Южных морей. В Лондон. Куда захочешь.

Наморщив гладкий лоб, Сильвия совершает мгновенные визиты во все эти места.

– Мне чудесно и здесь, дорогой, – объявляет она, – если тебе тоже.

– Я не передумаю.

– А ты не хочешь поехать один? Или поиграть в гольф?

– Нисколько.

Она тихонько вздыхает – от счастья.

– Тогда, – говорит она тоном ребенка, получившего долгожданную игрушку, – поедем в Швейцарию.

Черт возьми, оставалось только поцеловать ее!

В Вестауэйзе было два садовника: Челлинор занимался пчелами и в свободное время присматривал за садом, а Эдвардс занимался садом и в свободное время присматривал за пчелами. Каждый из них, занимаясь не своим делом, неохотно выслушивал распоряжения другою, и решить, кто из них главнее, было трудно. Эдвардс больше получал, а у Челлинора был собственный домик. Челлинора Реджинальд знал дольше, но Эдвардса больше боялся.

Челлинор, быстрый черненький человечек с быстрыми черными глазами и вислыми черными усами, на самом деле не был ни пчеловодом, ни садовником, а просто первым умельцем во всей округе, а пчеловодом стал – во всяком случае, так казалось Реджинальду – не потому, что он разбирался в пчелах больше, чем в цветах, инструментах или коровах, а потому что другие, во всяком случае Реджинальд, знали о пчелах меньше. Челлинор носил черные брюки, черный жилет с медной часовой цепочкой, на которой висел брелок некоего тайною общества, и серую рубашку с закатанными рукавами, чтобы пчелам было удобнее кусать его.

– Все это, – объяснял Сильвии Реджинальд, – для того, чтобы внушить пчелам доверие. Они летают кругом и переговариваются: “Мы не можем жалить такого человека. Это нехорошо. Он доверяет нам. Давайте-ка лучше ужалим Уэлларда”.

– Да, наверное... – произнесла Сильвия и, так как Реджинальд, казалось, ждал еще чего-то, улыбнулась ему. – Дорогой, это невозможно. Они опять искусали тебя?

– Нет, Сильвия, нет. – Он взглянул на ее почти невероятной белизны руки и добавил. – Если хоть одна из них осмелится ужалить тебя, я ей голову размозжу.

Эдвардс был медлительным неуклюжим человеком с толстыми пальцами. Он мог взять дюжину березок, неделю назад привезенных из питомника и лежавших с засохшими корнями, выкопать дюжину ямок как раз там, где мистеру Уэлларду этого определенно не хотелось, сунуть в них саженцы, утрамбовать башмачищами землю вокруг и вернуться к своей работе... и березки принимались расти как ни у кого другого.

– Взгляни на меня, – обращается Реджинальд к Сильвии, которая наблюдает за золотой рыбкой в бассейне. – Природа одарила меня красивыми руками и изящными ногами, но разве я могу посадить или вырастить хоть одно растеньице так, как Эдвардс? Как он ухитряется своими пальцами-сардельками отделить один побег львиного зева от другого, для меня загадка. У Эдвардса ничего не погибает. Удивительно!

– Я уверена, что ты сумел бы не хуже, если бы попробовал, дорогой, – отвечает Сильвия. – К тому же у него большой опыт.

Реджинальд тихо наблюдает за ней, так же тихо, как она наблюдает за золотой рыбкой. “Посмотри, какая красивая”, – говорит она вдруг, указывая кончиком туфли.

– Да, – подтверждает Реджинальд.