|
Вдруг меня осенило. Шестнадцать лет, волосы, прилизанные на прямой пробор, высоченный воротник, атласный галстук: по черному фону алые подковы. Я выглядел сущим идиотом. Он спросил: “Какого черта тебе надо?” А я ответил: “Я пришел купить вашу газету”. Он смерил меня взглядом с головы до ног – это не заняло много времени, я был небольшого роста – и сказал: “Конечно, сколько тебе нужно экземпляров?” А я ему: “Без шуток. Кому нужны ваши экземпляры? Я хочу купить всю вашу контору”. – “Что-что?” – переспросил он. Я повторил свою фразу, которой был весьма горд. “Ты это всерьез?” – “Совершенно. Мои банкиры – Ллойды и К°”. В это утро я взял из сберегательной кассы свои пятнадцать фунтов. Он воскликнул: “Боже мой!” – вытащил из жилетного кармана сигару и уже поднес ее ко рту, но, поколебавшись, протянул мне со словами: “На, сунь ее себе в рот и расскажи все по порядку”. И много лет потом я любил говорить: “На, сунь ее себе в рот”, предлагая кому-нибудь сигару. Мне казалось, что это чертовски забавно звучит.
Реджинальд пристально смотрел на него. – Вы начинали именно так? – Да. Вот почему я рассмеялся, прикинув, насколько вульгарным я вам покажусь, если произнесу: “На, сунь ее себе в рот”. – Это совсем другое. – Так я не кажусь вам вульгарным? – У вас есть характер. Человек с характером не может быть вульгарным. – А у многих ли людей, умеющих читать и писать, есть характер? Вы думаете, я действительно продаю свои газеты ежедневно миллиону человек? Самое большее – десяти. Каждый мыслит в точности как девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять остальных в этом стаде. Эти люди вульгарны, и им нужна вульгарная газета. – Я не уверен. – Вы радио слушаете? – Иногда. – Наверное, концерты? – Скорее, результаты крикетных матчей, – улыбнулся Реджинальд. – Может быть, вы слышали когда-нибудь то, что называется Выпуском Новостей? – Не уверен... – Вам повезло. Сейчас я вам расскажу. Представьте себе миллион людей, два миллиона, три миллиона. Каждый из них сидит в своей жуткой гостиной с этими дурацкими наушниками, похож Бог знает на что и ждет сенсаций. И вот вдруг хорошо поставленный мужской голос начинает рассказывать, что по случаю засухи в Алабаме президент Соединенных Штатов решил отложить поездку в Огайо, что финский премьер-министр открыл памятник профессору Винкельштейну, что в Восточной Родезии неожиданно выпал снег и что генерал-майор Фокстрот мирно скончался в Саутси в возрасте ста одного года. По-вашему, это кому-нибудь нужно? Но это очень изысканно. Рассказывать людям всякую чепуху. – Он взглянул на часы и поднялся. – Беда в том, Уэллард, что жизнь вульгарна. Рождение вульгарно, и смерть вульгарна, а то, что между рождением и смертью, на три четверти определяется пищеварением, а все связанное с пищеварением чертовски вульгарно. Подумайте только, что происходит в нашем желудке. – Да, конечно, но я не это подразумевал под вульгарностью. Я хочу сказать... – Простите, но мне пора идти. Приходите к нам на ужин. Я скажу хозяйке. Вы говорите, Хейуардс-гроув? А номер дома? Вам понравится ее светлость. Она совершенно замечательная женщина – Номер шесть. Но... – Хорошо. Пока. И без этого, подумал Реджинальд, тоже не бывает миллионера. Без умения сказать вовремя: “Простите, но мне пора идти”.
Джон Фондеверил был одним из людей не от мира сего, которые могли бы сделаться кем угодно, если бы приложили к этому усилия, но, к несчастью для страны, предпочитают оставаться бухгалтерами в фирме, торгующей чаем. |
