– Да, папа, – кротко отвечала дочь.

– Дело в том, чтобы обладать Властью. Подлинной властью. Нужно, чтобы у кормила стояли люди, обладающие властью, в этом-то все и дело.

В другие воскресенья, когда Мэгги стала постарше, он брал ее на концерты в Куинс-холл, и там само собой создавалось впечатление, что он стал бы Великим дирижером, если бы захотел.

– Не могу сказать, что вижу эту часть совершенно по-другому, – объяснял он на обратном пути, – но я бы подробнее разработал ее, вот что. В сегодняшнем исполнении явно чего-то не хватало. В отношении техники все безупречно, разумеется, здесь не о чем спорить. Я бы мог только упрекнуть дирижера, что в какой-то момент он Свернул с Правильного Пути. Первое, о чем я бы спросил себя на его месте: “К чему я стремлюсь?” Если разобраться в этом, все остальное довольно просто, понимаешь?

– Да, папа, – торопливо отвечала дочь.

– Мы с дочкой были на концерте, – пояснял мистер Фондеверил шоферу некоторое время спустя.

– А! – откликался тот. – Ну и как?

– Может быть, – доверительно понижал голос мистер Фондеверил, – мне не стоило бы говорить об этом, но девочка далеко пойдет. Все считают, что у нее выдающиеся способности.

– Правда? – отзывался шофер. – Пианистка?

– Фортепьяно тоже, разумеется, но я имел в виду скорее пение. Как она поет! Какая искренность, какая чистота! Это всеобщее мнение. – Он вздыхал. – Жаль, что ее мать не дожила...

– Мать умерла? – переспрашивал шофер. – Да, случается.

– Она была из лестерширских Стоуксов, – пояснял мистер Фондеверил. – Там прекрасные охотничьи угодья. Чудесные места.

Немного погодя заходил разговор о пограничных конфликтах, и это давало мистеру Фондеверилу возможность объяснить, что Война – это не Рейды Отдельных Отрядов, а Всеохватывающий Взгляд.

– Если бы я был главнокомандующим, я бы вызвал к себе... э-э-э... начальника... э-э-э... штаба и сказал бы ему: “Взгляните вот сюда...” О! Мы уже приехали. Выходим, Мэгги. До свидания.

В такой атмосфере вырастала леди Ормсби. Она знала все о Великих Людях; ей всю жизнь приходилось слушать их. Когда ей было двадцать пять, в нее влюбился Боб Ормсби; ее отец был Великим Человеком с прошлым, а возлюбленный – Великим Человеком с будущим. Она привыкла быть терпимой к Великим Людям – Великим в перспективе или в ретроспективе. Мистер Фондеверил по большей части говорил о тех временах, когда он был или мог бы быть (в его рассказах это было почти одно и то же) премьер-министром; мистер Ормсби – о временах, когда он непременно станет им. И в том, и в другом случае она отвечала:

– Да, дорогой.

Ведь кто такие Великие Люди? Дети, которым надо уступать.

И вот в течение двадцати пяти лет Мэгги Ормсби уступала своему мужу. Двадцать четыре года из них он был неверен ей. То же самое проделывал и мистер Фондеверил. Как часто отец обещал ей то или это и, поглощенный своими великими думами, забывал об этих обещаниях. Разве это не неверность? Но Великим Людям следует прощать и не беспокоить их глупыми мелочами, которые кажутся такими важными людям обыкновенным. Поэтому следовало прощать и Боба. Какой смысл разводиться с ним? Будет ли он счастлив от этого? А она сама? Если бы она была его любовницей, а он завел бы (как нередко случалось) себе другую, она могла бы негодовать. Но она была его женой, это совсем другое. Как у его жены, у нее не было соперниц. Жена Великого Человека – и его нянька. Поистине, замечательная женщина.

У Реджинальда, однако, осталась вереница впечатлений, к которым можно было возвращаться.