|
Мисс Прентис, уверенная в себе, надменная, отчеканивает свои реплики. Она обожает “Вьюнок”. Вы, наверное, страшно гордитесь мужем, миссис Уэллард? Страшно. А вы в самом деле собираетесь сыграть Салли? Конечно, она была бы счастлива, но, возможно, придется поехать в Америку. Ее приглашают сыграть в одном фильме. Приветствую вас – как дела – добрый вечер – привет – улыбки четырем разным столикам. Да, она была бы счастлива. Фил, дорогой, мы опаздываем – добрый вечер – и отрываем мистера и миссис Уэллард от устриц. Вы ведь тоже обожаете устрицы? До свидания, миссис Уэллард. До свидания, чудесно было познакомиться с вами, пьеса будет божественная. Еще одна сияющая улыбка, гаснущая, как только актриса отворачивается, и она идет к дверям. Никсон на прощание раскланивается особенно любезно, как бы извиняясь за нее, а может быть и за всех людей сцены, которые, стараясь очаровать каждого встречного, так явно демонстрируют то, что хотели бы скрыть.
– Я не знал, что ты знакома с Никсоном, – садясь, сказал Реджинальд все еще с некоторой досадой. – Да, он был на ленче у леди Эджмур. – А? Я даже и не знал... – Я рассказывала тебе, дорогой, но ты читал “Таймс”. – Когда это было? – Ленч был в четверг, а я говорила тебе за завтраком. – В четверг. Да, значит, после. – После чего? Ты об этом хотел рассказать мне? – Да. Знаешь, я встретил ее на Пиккадилли. как раз когда... – Она говорила мне, что вы пили чай. Реджинальду вдруг становится стыдно. – Я хотел рассказать тебе. Мне очень неловко. Не сердись. – Ничего страшного. Здесь, в Лондоне, никак не найдешь времени поговорить, правда? Я рада, что ты пригласил ее выпить чаю. Она очень обаятельна. – Она говорила тебе, что мы делали? – Нет. Только о чаепитии. Реджинальд признался. – Понимаешь, как все получилось? – допытывался он. – Она, и я, и Хопкинс... – Конечно, дорогой. Как ты думаешь, мне понравятся костюмы? – Надеюсь, – холодно ответил Реджинальд. Странным образом, он был раздосадован, что это так мало ее задело. Неужели все дорогие ему воспоминания ничего не значат для нее? Но в глубине души он знал, что, если бы Сильвия хоть сколько-то рассердилась, он был бы недоволен не меньше. – Я бы страшно обиделась, если бы мы жили в деревне, – сказала Сильвия. – Я так люблю встретиться с тобой в книжном и потом отправиться вместе к портному. Но когда живешь в Лондоне, все по-другому. – Да, верно, – согласился Реджинальд, вдруг почувствовав себя гораздо лучше. Дорогая моя, подумал он, вот сейчас ты сказала именно то, что нужно. – Кругом столько разных людей. – Да, я думаю, дело в этом. Он вдруг задумался, сравнивает ли Сильвия его со всеми этими людьми, как он сравнивает ее, и мысль эта обеспокоила его.
Леди Ормсби и ее отец много времени проводили вместе. Ормсби относился к тестю с поразительной терпимостью, которая, к его собственному удивлению, время от времени сменялась явной симпатией. Старик, конечно, был безумен, как Шляпник, но, несомненно, являл собою личность. Казалось невероятным, что человек пятидесяти пяти лет, к тому же Роберт, первый барон Ормсби, вообще может иметь тестя, но раз уж так сложилось, пусть он будет оригинал, а не ничтожество. Весь Лондон знал мистера Фондеверила в лицо; он либо производил впечатление, либо казался смешон. Про каждого ли тестя можно так сказать? Ормсби должен был как-то проявить свою благодарность. И он проявил ее. Мистер Фондеверил сделался украшением официальной резиденции четы Ормсби. |
