Меж тем, я продолжал развивать тему.
- У нас уже есть прочный союз с Трастамара, а вот с остальными действительно могущественными династиями родниться… Уверен, это будет не только лишним, но и вредным в ближайшие годы. Интересов общих нет, а вот противоречий в избытке. Тюдоры. Габсбурги, прочие. Нет, оно того не стоит. Если уж и обращать на кого внимание, так на тех, которые менее значимы, но полезны и совсем-совсем рядом.
- Медичи, - сразу подхватил мысль понтифик. – Ты с самого начала уделяешь им особое внимание. Большее, чем они того достойны.
- Верно, Медичи. А ещё Катарина Сфорца, которая сейчас в Милане. У неё дети, в том числе дочь почти шестнадцати лет от роду. У Пьеро Медичи дети слишком малы, но есть как родной брат, так и кузены. Аккуратно так привязать их не только выгодой, но и смешением крови, после чего…
- Легче станет запутать их клятвами и золотом. Потом затянуть в империю, кусок за куском обменивая независимость на блага, - тихо, но уверенно произнесла Бьянка. – Показать, что малым государствам будет сложно выжить в меняющемся мире. и оставить короны. Символы, не настоящую власть. Со временем.
- Если не Лукреция, то те, кто готов и хочет получить выгодное супружество, - кивнув на слова Бьянки, соглашаясь с ними, процедил «отец». – Изабелла?
- Она, - подтвердил я догадку понтифика относительно его старшей дочери. Более чем готовой к действительно выгодному браку, в котором ей будет оставлена немалая степень свободы. С ней о том уже говорили не намёками даже, а прямо. – Ещё есть твой внучатый племянник Хуан де Борджиа-Льянсоль де Романи. Теперь кардинальский сан браку не помеха, а значит… Ему стоит предложить брак с дочерью Львицы Романии. Ну и самой Катарине. Мягко, осторожно, потому как давить на неё никак не следует. Гордость этой женщины всегда меня радовала. Поболее бы таких!
- Мало кто с тобой согласится.
- Знаю. Однако у каждого свои понятия о прекрасном, у меня тоже. А вот Лукреция… есть у меня одна интересная мысль.
Родриго Борджиа молчал, выжидая. Знал, что в такие моменты лучше не прерывать, а дать как следует подумать, оценить, после чего высказать уже оформившуюся в слова идею. Говорить, что всё уже обдумано, взвешено и сочтено приемлемым при условии благосклонности сторон, я не стал. Лишнее это сейчас.
- Мигель. Тот самый Мигель Корелья, мой давний друг, полностью верный человек и к тому же их с Лукрецией связывают дружеские отношения. Не знаю уж, как оно может случиться насчёт настоящего брака, но вот для видимости никаких проблем не ожидается. Мигеля я хорошо знаю, пусть временно, но оказаться мужем королевы он не откажется. И пытаться требовать исполнения супружеского долга не станет, зная всю картину, а не отдельные её обрывки. Да, Бьянка?
- Ну я… конечно. Мигель знает обо мне… и твоей сестре.
Давненько я не видел смущающуюся Бьянку. Ой давненько. Даже соскучился малость по подобному виду. Эх, ностальгия! Милая она в такие моменты, несмотря на всю показную брутальность, тщательно лелеемую и демонстрируемую окружающим. Впрочем, влияние Катарины Сфорца и Лукреции уже многое сделало с моей подругой и советницей. Сгладило излишнюю, показательную жёсткость и скрытие женственных черт. Облик опять же, ведь теперь герцогиня Форли не пыталась увильнуть от ношения пристойных именно девушке нарядов. Амазонистых, конечно, но они лишь добавляли ей привлекательности. Ага, в глазах Лукреции особенно!
- Это может быть… приемлемо, - взяв небольшую паузу на раздумья, вымолвил, наконец, Родриго Борджиа. - Не лучший супруг, но после Крестового похода и ещё той войны, с Францией, его имя стало звучать в разных странах. И Лукреция к нему не испытывает неприязни. Больше. считает другом. Если же…
- А вот тут как ей сердце и голова подскажут, - развожу я руками. – Впрочем, зная её и Мигеля, могу сказать точно, что одного камня преткновения точно на пути не окажется. |