— Если ей не удалось запугать тебя, значит, будет пытаться влиять на твои отношения с Рамзесом, — сказал он. — Пусть думает, что у нее это получается. А как наш божественный правитель? Все еще отчаянно влюблен в тебя?

Расслышав явно циничные интонации в его вопросе, я вдруг остро ощутила вину перед фараоном, вспомнила его теплые карие глаза, когда он схватил мою руку и признался, что любит меня, но я прогнала переживание прочь и довольно быстро ответила на вопрос. Гуи посмотрел на меня долгим взглядом, потом медленно улыбнулся.

— Ты отлично справляешься, — похвалил он меня. — Я горжусь тобой, моя Ту.

По непонятным причинам у меня возникло беспокойство. Вопросы Гуи и его глубокая заинтересованность в моих ответах раздражали и обижали меня. Все это казалось не очень важным, и я хотела было сказать ему, что меня больше не волнует судьба Египта, но не осмелилась.

— Смешно надеяться, что я могу оказать на него какое-то политическое влияние, лаже если он безумно влюблен в меня, — осторожно сказала я. — Я могу проводить все свое время в его личных покоях, но я не такая уж важная персона, чтобы присутствовать на официальных приемах или переговорах с иноземцами. Я довольно смутно понимаю, что на самом деле происходит в кабинетах его министров. Однажды мне довелось слышать, как Рамзес с сыном горячо спорили о царской внутренней политике, и тогда я поняла, что на мнение фараона повлиять невозможно. — Я выпрямилась в кресле и поставила на стол бокал. — В самом деле, Гуи, если он не хочет слушать собственного сына, почему он должен послушать какую-то наложницу, как бы привлекательна она ни была?

— Потому что эта самая наложница — совсем другое дело, — твердо сказал Гуи, — Она умна, она много времени проводит с фараоном, и чем больше времени она с ним проводит, тем глубже проникают в его сердце и разум ее искусные пальчики. Это возможно, Ту. — Он сложил руки на груди и наклонился ко мне. — Торговые посланники фараона скоро вернутся из плавания к далеким пределам Великой Зелени. Когда их груз будет подсчитан, военачальники обратятся к царю с прошением увеличить жалованье их солдатам. Попытайся убедить Рамзеса быть великодушным. Жрецы будут требовать себе большую долю и вопить, что фараону необходимо принести богатые дары богам в благодарность за успешное плавание. Сделай все возможное, чтобы боги этой благодарности не получили. —  Его красные глаза сузились.

— Ты не служишь ни одному из богов, правда, Гуи? — тихо спросила я. — Ты не используешь свой дар предвидения в их пользу и не считаешь никого из них источником твоей магической силы. Кому ты тогда поклоняешься? Ты лично? Кому по-настоящему принадлежит твое сердце?

Его глаза превратились в узкие щелки.

— Я не отвечаю на такие вопросы, — еле слышно прошептал он, — Я вижу, что незрелый ребенок, которого я подобрал в грязи Асвата, превратился в очень непростую женщину. Будем в этом деле действовать сообща, Ту. Награда будет очень велика.

Мне вдруг стало холодно.

— Для Египта или для тебя? — выдавила я.

Он вдруг успокоился, напряженность исчезла из его взгляда.

— Для обоих, — живо ответил он. — За какое чудовище ты меня принимаешь, дерзкий ребенок? Это душный воздух гарема, кишащий слухами и сплетнями, так повлиял на твой разум?

— Что твое предвидение говорит тебе о будущем, Гуи? — настаивала я. — Или оно показывает тебе только твои мечты?

Некоторое время он сидел, тяжело дыша и закусив подкрашенную губу, потом его лицо прояснилось. Он улыбнулся:

— То, что оно говорит мне, касается только меня.