На втором этаже он столкнулся еще с одной группой людей с мрачными лицами. Издали из галерей доносился шум шагов. Что это за оживление такое? — задумался он и вспомнил человека, встреченного в галереях Архива. Похоже, в Табир-Сарае что-то действительно происходило. Он ускорил шаг, чтобы побыстрее добраться до Интерпретации. Посеревшие стекла окон свидетельствовали о том, что день склонялся к закату.

— Где ты был? — спросил его сосед, работавший с ним за одним столом. — Где тебя носило весь день?

— В Архиве, — ответил ему Марк-Алем.

Глаза у того просто сияли. Неделю назад его посадили работать рядом с Марк-Алемом, успевшим за это время убедиться, что главным смыслом жизни у того было собирание сплетен, особенно политических, слухов, передаваемых на ушко, из уст в уста, запрещенных и опасных, и именно опасность была соусом, придававшим им вкус. Было даже удивительно, как это он до сих пор не разнюхал, что Марк-Алем принадлежит к семейству Кюприлиу.

— Что-то происходит, — поделился он, придвинувшись слева к нему всем своим телом. — Не замечаешь?

Марк-Алем пожал плечами.

— На лестнице какая-то суета, больше ничего не знаю, — ответил он.

— Трижды вызывали нашего шефа, и все три раза тот возвращался, перепуганный до смерти. Совсем недавно его вызвали в четвертый раз, и он до сих пор не вернулся.

— И что это значит? — спросил Марк-Алем.

— Да кто его знает? Все что угодно, — ответил тот.

Марк-Алем хотел было рассказать ему о человеке с испуганным лицом, которого увидел в Архиве, но это вызвало бы новую волну перешептываний между ними. Он припомнил слова архивиста о баш-эндерорах, рывшихся всю ночь в Архиве. Стало совершенно ясно: что-то действительно происходит.

— Все что угодно может произойти, — услышал Марк-Алем шепот соседа. Чтобы никто не заметил, он старался говорить, не поворачивая головы в сторону Марк-Алема и кривя уголок рта, как бы придавая нужное направление своему бормотанию. — Может произойти все что угодно, — повторил он, — от увольнения сотрудников до закрытия Дворца.

— Закрытия Табир-Сарая?

— А почему бы и нет? Вся эта суета… Эта подозрительная беготня… Я не первый год работаю в Табир-Сарае, всю подноготную знаю… Все, что сегодня происходит, мне совершенно не нравится. В такой день можно ожидать чего угодно…

— А что, когда-нибудь бывало такое, что Табир закрывали? — дрогнувшим голосом спросил Марк-Алем.

— Хм, ну и вопросик, — процедил тот сквозь зубы. — Если до такого дойдет, то тут уж пиши пропало… Ну, лично мне довелось видеть нечто подобное в те черные дни, когда самодержец особым декретом повелел прекратить рассмотрение снов. Такое происходит редко, крайне редко, понимаешь? Рассматриваются исключительно сновидения самого самодержца. Табир-Сарай тогда просто погружается в траур. Он напоминает развалины, по которым туда-сюда, словно тени, бродят сотрудники. Кажется, все вокруг словно тает на глазах, испускает душу. И все, оледенев от ужаса, дожидаются его закрытия. Хотя такую ужасную ситуацию от закрытия отделяет всего один волосок.

Марк-Алем почувствовал, как от ужаса у него холодеет под ложечкой. Он смутно припоминал слова Визиря. Не было ли все это тем самым моментом, о котором тот упоминал в разговоре, так ни разу откровенно и не высказавшись до конца? Сосед продолжал что-то говорить, но он уже не слушал его. В висках у него стучало, мысли путались… Из бесконечных разговоров о Табир-Сарае, как и из туманных откровений Визиря, Марк-Алем понял, что чем хуже идут дела у Дворца Сновидений, тем это лучше для рода Кюприлиу. И, следовательно, чем более мрачные дни наступают для Табир-Сарая, тем радостнее он должен себя чувствовать. Должен был бы чувствовать… И вот, ничего подобного.