На следующее утро, когда он отправился в Табир Сарай, лицо у него было смертельно бледным, он абсолютно был уверен, что его ожидает приказ о снятии с должности и возвращении туда, где он работал раньше, в Интерпретацию, а то и в Селекцию. Подчиненные, однако, встретили его с прежним уважением, более того, его бледное лицо вызвало у них страх. В то время как они подавали ему различные докладные, он пытался высмотреть, нет ли в их глазах или словах притворства, и когда убедился, что ничего подобного нет и в помине, несколько успокоился. Но успокоение пришло ненадолго. Мысль о том, что даже если и принято решение о его снятии, то подчиненные не могли узнать об этом так быстро, вызвала у него новый приступ страха. Он нашел повод сходить в Генеральную дирекцию, и когда ему сказали, что директор сегодня не пришел на работу по болезни, ему и это чуть было не показалось частью игры.

Ужас не покидал его несколько дней, пока однажды рано утром (он заметил, что все происходило тогда, когда меньше всего ожидаешь) генеральный директор не вызвал его к себе в кабинет. Ну наконец-то, воскликнул он про себя, вставая. Как ни странно, он не испытывал волнения. Он словно оглох и не слышал ничего, кроме гула собственных шагов. Лицо директора выражало откровенную радость. Естественно, подумал Марк-Алем, ведь снимают с должности одного из Кюприлиу. В их семье и взлеты, и падения были наполнены внутренней торжественностью. Он не слушал слова директора. В конце концов, в этом и не было необходимости.

Ему хотелось покинуть побыстрее этот кабинет и отправиться в отдел, куда его назначат, в Селекцию или в Переписку, и занять свое жалкое место среди сотен безымянных сотрудников. Он даже хотел перебить директора. Почему бы не сказать все покороче, не бродя вокруг да около, ему совершенно не требовалось такое длинное вступление. А вот директору, кажется, нравилось играть с ним как кошке с мышью. Кто знает, возможно, он радовался, что может свернуть шею этому отродью Кюприлиу. Может быть, считал его угрозой занимаемому им положению. И он даже что-то сказал именно об этом. Марк-Алем нахмурился. Да возможно ли, чтобы тот так прямо и заявил в открытую, будто он, Марк-Алем… воспользовавшись слабым здоровьем директора… занял бы его место… то есть мечтал занять его место?.. Но цинизм его дошел до такой степени, что Марк-Алем не поверил собственным ушам: директор говорил ему «поздравляю!». Почему бы тебе и не пошутить, пробормотал он про себя, и немного погодя подумал: с ума можно сойти от этого.

— Марк-Алем, вам нехорошо? — мягко спросил директор.

— Я слушаю вас, господин, — холодно ответил Марк-Алем.

Теперь уже была очередь директора изумиться. Он испуганно улыбнулся.

— Сказать по правде, мне и в голову не могло прийти, что подобную новость вы встретите так…

— Что? — переспросил Марк-Алем все так же холодно.

Дирекгор развел руками.

— Естественно, это право каждого — реагировать в своей собственной манере на такие известия, тем более что вы, будучи членом семьи, знаменитой премьер-министрами…

— Вы могли бы выразиться и покороче по поводу всего этого, — сказал Марк-Алем, чувствуя, что лоб у него покрывается холодным потом.

Директор смотрел на него, вытаращив глаза от изумления.

— Мне кажется, я выразился вполне ясно, — тихо проговорил он. — И, сказать по правде, просто не понимаю, как такое может быть, что вызываешь человека в свой кабинет, чтобы сообщить ему…

У Марк-Алема гул стоял в ушах.