| Мне не нужно, кажется, упоминать, что при первом взгляде на незнакомого родилось во мне сильное желание с ним сблизиться. На приветствие мое он отвечал с учтивостию, в которой, однако, заметно было отвращение вступать со мною в разговор, и мы, сказав друг другу несколько слов, оба замолчали. По произношению его я тотчас отгадал, что незнакомец мой нерусский. Он прижался к одному углу, а я к другому, и таким образом проехали мы первую станцию в совершенном безмолвии. От времени до времени я посматривал на него сбоку. Один раз незнакомец вынул из кармана платок, раскрыл немного .плащ, и я заметил у него в петлице знаки св. Лудовика и Почетного легиона. Без сомнения, француз! - подумал я и, по прибытии в Черную Грязь, поспешил выйти из кареты и спросить у проводника об имени моего спутника. Проводник подал мне подорожный лист, и я прочитал: Отставной французской службы полковник Фан-дер-К... Вот все, что мог я узнать о товарище моем в продолжение первого дня. Настала ночь, и проводник велел остановиться, чтоб зажечь фонари. Фандер-К... вдруг обратился ко мне; на лице его изображалось беспокойство. - Милостивый государь! - сказал он, - позвольте мне спросить, не будет ли вам противно, если фонари останутся незажженными? Вопрос этот немного удивил меня, но я отвечал ему на французском языке: - Нимало не противно, государь мой; для меня все равно. - Мне весьма приятно, что вы говорите по-французски, - сказал полковник, - я свободнее могу объясниться с вами. Вы так снисходительны, что я осмеливаюсь еще просить вас, чтобы вы сами приказали проводнику не зажигать фонарей. Он вас, верно, охотнее послушается. Я тотчас исполнил его желание; несмотря, однако, на настоятельные мои просьбы проводник никак не согласился. - Я должен оберегать экипаж и пассажиров, - был его ответ. - Ночь темная, и если случится какое не счастие, то мне беда будет. Сопутник мой, по-видимому, слушал разговор наш с возрастающим беспокойством. Заметив наконец, что все старания напрасны, он тяжело вздохнул и сказал печальным голосом: - Чувствительно благодарю вас за принятый труд; вижу, что делать нечего! Пожелав мне покойного сна, он опять прижался в угол. Сколь ни показалась мне странною просьба о незажигании фонарей, но я не мог никак решиться спросить о причине оной. В лице полковника, в словах его и во всей его наружности заключалось что-то таинственное, чего проникнуть я никакими догадками не мог, но что сильно увеличило желание мое познакомиться с ним короче. При слабом свете фонарей я видел, что товарищ мой сильно был встревожен. Я слышал, что тяжелые вздохи вырывались из его груди; меня самого объяло уныние. Немного погодя он привстал и оборотился ко мне. Мне показалось, что он всматривается, сплю ли я? и я закрыл глаза. Он вынул карманные часы, - они пробили двенадцать. - Боже мой! - сказал он вполголоса, - какая страшная ночь! Притворившись спящим, я наблюдал за ним целую ночь: он провел ее в непрестанном беспокойстве; перед рассветом он успокоился и заснул. Тщетно старался я последовать его примеру; несмотря на усталость мою, сон убегал меня упорно. Тверская мостовая разбудила моего товарища. Он пристально взглянул на меня. - Вы почти не спали прошлую ночь, сказал я ему. - Вы, конечно, нездоровы? - Нездоров? - отвечал он. - Дай бог, чтобы я был нездоров! По несчастию, ничто меня не берет; здоровье у меня железное!.. Государь мой! - продолжал он по некотором молчании, заметив мое удивление, - поступки мои должны казаться вам странными, и если я вас обеспокоил, то надеюсь, что вы меня простите. Это совершенно было против моей воли. Я очень знаю, что общество такое должно для вас и для каждого быть тягостным, - и потому я никак бы не решился ехать в дилижансе, если б не полагал наверное, что буду один. В конторе мне сказали, что места никем не заняты; увидев вас, я по-1умал, что вы, может быть, займете которое-нибудь из наружных мест; а когда вы сели со мною в карету, то поздно уже было воротиться. |
