"Я похож на маятник, который раскачивается, раскачивается и никак не может остановиться. Чего же я не знаю такого, что знает Барби? Если бы я это узнал, если бы Бог ниспослал мне озарение, вспышку ослепительную и яркую, в свете которой я увидел бы то, что должно произойти! Тогда бы все встало на свои места, и завершение операции было бы делом техники. Да, Барби, что и говорить, профессионал. Но и тот, кто давал ей задание, тоже не лыком шит. Боже, почему же я не знаю, кто это? А если бы и знал – что это изменит?

Вполне возможно, он, этот умный и хитрый человек, находится сейчас далеко от России и к нему не подобраться никакими способами. И естественно, вытянуть из него информацию невозможно. Чертовщина какая-то! Замкнутый круг… Замкнутый круг… Хожу по кругу, по заколдованному кругу и не могу вырваться".

Изматывающие размышления Глеба прервал звонок генерала Потапчука.

– Глеб, поступила новая информация, поэтому нужно встретиться, – генерал говорил лаконично и суховато, чувствовалось, дело не терпит отлагательств. – Ты знаешь явку в Марьиной Роще?

– Знаю.

– Я там буду минут через двадцать, подъезжай не мешкая.

Глеб погнал свой БМВ в Марьину Рощу.

– Молодец, Глеб, не заставляешь себя ждать. Я сам только-только вошел, – сообщил генерал, открывая Глебу дверь.

Сиверов первым делом поинтересовался:

– Кофе тут есть?

– Есть – с собой привез. Но что-то мы с тобой, Глеб Петрович, пьем да пьем кофе, а придумать ничего не можем.

– Какая у вас информация, генерал? Какие новости?

– А новости вот какие. Завтра вечером наш нефтяник улетает на Дальний Восток на один или на два дня, так что его в Москве не будет.

– Вы хотите сказать, у нас есть время и мы выигрываем день-два?

– В принципе, да. Это решение Степаныч принял неожиданно, и о нем наша Барби ничего не знает.

– Генерал, вы уже заговариваетесь. «Наша Барби»!..

– Какая она на хер наша? Сучья лапа она, а не наша! – Глеб и сам не заметил, как выругался.

Генерала Потапчука это удивило. Он привык, что Глеб, как правило, сдержан, даже немного меланхоличен, корректен, очень редко повышает голос и практически никогда не дает волю эмоциям.

Сиверов мгновенно взял себя в руки.

– Простите, Федор Филиппович, нервы ни к черту.

– Бывает. У меня у самого нервишки стали как у институтки. Но вернемся к нашей.., тьфу! Вернемся к нашим баранам. Завтра вечером самолет…

– Я не думаю, генерал, что она попытается заминировать самолет или выпустить в него ракету.

– Я того же мнения. В аэропорту к самолету ближе чем на полкилометра не подберешься. Там все будет оцеплено, люди Решетова свое дело знают. Он, бедолага, волнуется, звонит мне через каждый час.

– Вот и прекрасно, значит, этот вариант отпадает, – Глеб прошелся по комнате, – Это просто прекрасно. Федор Филиппович, меня не оставляет странное ощущение… – Глеб в нерешительности замолчал, зная, как Потапчук реагирует на все заявлениях об ощущениях, чувствах и предчувствиях.

– Ну, я слушаю, говори, Глеб.

– Мне кажется, а по правде сказать, я даже уверен, что Барби знает какой-то секрет, который нам не известен, который не известен Решетову и, может быть, он не известен даже самому Черных. И именно знание этого секрета дает ей неплохие шансы.

– Я не совсем понимаю тебя, Глеб. Что ты имеешь в виду?

– Как вам сказать, Федор Филиппович… В жизни каждого человека есть что-то такое… Какая-то тайна…

Нехитрая, но о ней никто не знает.