|
В первом ряду сидят сильно захмеленные родители Зайца. Папа Зайцев, все время порывается что-то выкрикнуть. Наконец это ему удается: — Я б таких, бля, которые за нашими рус-с-скими спинами... вааще — расстреливал!!! Подавленные Лифшицы, Самошниковы и все Петровы сидели сзади Зайцевых — во втором ряду. Серега Самошников нагнулся к первому ряду, тихо сказал хмельному папе Зайцеву: — Вот если я тебя сейчас удавлю, тварь подзаборная, меня точно приговорят к расстрелу. Но мне на это будет уже наплевать!.. Толик даже глаз не мог поднять на своих... — Боже мой... Ну почему они его так плохо остригли?.. — заплакала Любовь Абрамовна. Николай Иванович Петров успокоительно погладил ее по рукаву... Натан Моисеевич поморщился от боли в груди и положил под язык таблетку нитроглицерина. Так, чтобы никто не видел. А председатель комиссии продолжал читать без пауз: —...однако учитывая возраст привлекаемого к ответственности за совершенное преступление а также принимая во внимание благополучное выздоровление потерпевшего и руководствуясь статьей шестьдесят третьей Уголовного кодекса о применении принудительных мер воспитательного характера к лицам не достигшим совершеннолетия назначить меру наказания Самошникову Анатолию Сергеевичу пребывание в воспитательной колонии усиленного режима для несовершеннолетних сроком на пять лет... Наверное, председатель комиссии хотел добавить что-то еще, но... ...неожиданно со своего места во втором ряду приподнялся дедушка Лифшиц и негромко простонал: — Толинька... Натанчик мой маленький... Потом всхрапнул, на губах его запузырилась серая пена, и с остановившимися глазами он упал на руки Фирочке и Сереге Самошниковым. — Ну что там у вас еще такое? — строго спросил председатель. Серега Самошников прижал мертвую голову Натана Моисеевича к своей груди, поднял глаза в потолок, спросил: — Господи!.. Да за что же это?! — Дедушка-а-а-а!!! — забился в истерике Толик-Натанчик. И все потонуло во тьме...
НОЧЬ. МЧАЩИЙСЯ ПОЕЗД
По рельсам грохочут колеса. Вдалеке перекликаются встречные составы. Мелькают тусклые желтые светлячки разъездов и крохотных станций. Но если посмотреть на проносящийся состав сонными, усталыми глазами дежурного одной из таких станций, то увидит он всего лишь с грохотом пролетающую мимо него гигантскую черную железную змею с горящими глазами, стремительно пожирающую рельсы и расстояние... И только в середине этого несущегося чудовища можно будет заметить маленькое светлое пятнышко — окно купе с пассажирами, которым сейчас не до сна...
КУПЕ АНГЕЛА И В.В.
— Да подите вы с этой вашей историей знаете куда?! — чуть было не расплакавшись, орал В.В. на Ангела. — Загнали меня в какую-то человеческую гнусность и безысходность... — Вы же сами сказали: «Валяйте, Ангел...» — Но не настолько же?! — орал В.В. — На хер вы втравили меня — старого, душевно потрепанного — в этот мистический полусон, в этот ирреальный полупросмотр сентиментальной бытовухи прошлого?! Я же предупреждал вас, что сегодня меня это категорически не интересует и не трогает!.. — Я вижу, — насмешливо сказал Ангел. — Вашу иронию можете засунуть себе... Прошу прощения. На фоне всех нынешних событий... — Хотите выпить? — бесцеремонно прервал его Ангел. — Чего это вы так раздобрились? — Профессионализм возобладал. — Какой еще «профессионализм»? — не понял В. |
