– Товарищи, я считаю, будет страшным поражением для нашей страны, если убийцам Юрия Иваненко удастся скрыться и известить мир о содеянном ими. В этом случае я не смогу, как прежде, поддерживать политику переговоров и уступок в области вооружений в обмен на американское зерно. Вместо этого я отдам свой голос в поддержку предложения партийного теоретика, товарища Вишняева.

В комнате наступило мертвое молчание.

– И я тоже, – заявил Шушкин.

Восемь против четырех, подумал Рудин, бесстрастно наблюдая за остальными. Восемь против четырех, если два этих куска дерьма перейдут на другую сторону.

– Я вас понял, товарищи, – ничем не проявляя своих эмоций, промолвил Рудин. – Содеянное никогда не станет достоянием гласности. Никогда.

Спустя десять минут заседание возобновилось в присутствии стенографисток единодушным выражением сожаления по поводу внезапной болезни товарища Иваненко. Затем внимание собравшихся сосредоточилось на только что представленных цифрах урожая пшеницы и других зерновых.

Лимузин марки «ЗИЛ» Ефрема Вишняева выскочил из Боровицких ворот в юго‑западном углу Кремля и стремительно полетел через Манежную площадь. Милиционер, дежуривший на этой площади, остановил все движение, предупрежденный по рации, что из Кремля выезжает кавалькада машин членов Политбюро. Через несколько секунд длинные черные автомобили ручной сборки с бешеной скоростью промчались по улице Фрунзе мимо министерства обороны в сторону домов привилегированной публики на Кутузовском проспекте.

Рядом с Вишняевым в машине последнего сидел маршал Керенский, принявший приглашение присоединиться к своему партнеру. Перегородка между вместительным задним отделением и шофером была поднята, ни один звук не мог прорваться за нее. Занавески были задернуты, чтобы пешеходы ничего не могли рассмотреть.

– Он вот‑вот падет, – брюзгливо заметил Керенский.

– Нет, – отпарировал Вишняев, – он стал на один шаг ближе к этому и намного слабее без Иваненко, но о падении пока не может быть и речи. Не следует недооценивать Максима Рудина. Он будет драться, как загнанный в тайге медведь, прежде чем его удастся скинуть, но он в конце концов падет, потому что должен пасть.

– Согласен, но у нас не так много времени, – сказал Керенский.

– Меньше, чем ты думаешь, – пробормотал Вишняев. – На прошлой неделе в Вильнюсе были продовольственные бунты. Наш друг Витаутас, голосовавший в июле за наше предложение, начинает нервничать. Он едва не перешел на другую сторону, несмотря на весьма привлекательную виллу, которую я предложил ему рядом со своей в Сочи. Теперь он вновь на нашей стороне, и вдобавок могут присоединиться Шушкин и Степанов.

– Но только в том случае, если убийцы ускользнут или правда о происшедшем будет опубликована за рубежом, – напомнил Керенский.

– Совершенно верно. Значит, это и должно произойти.

Керенский повернулся к нему, поерзав на заднем сиденье, его лицо с нездоровым румянцем приняло кирпичный оттенок под массой седых волос.

– Раскрыть правду? Всему миру? Мы не можем этого сделать, – взорвался он.

– Естественно. Круг людей, которым известна правда, слишком ограничен, а простых сплетен будет недостаточно. Их легко можно будет опровергнуть: можно будет подыскать актера, похожего на Иваненко, прорепетировать с ним и потом показать на публике. Значит, за нас это должны сделать другие. Причем абсолютно убедительно. Телохранители, которые присутствовали при убийстве в ту ночь, сейчас недоступны, – они в руках у кремлевской охраны. Остаются, следовательно, сами убийцы.

– Но мы вряд ли сможем до них добраться, – выдохнул Керенский. – КГБ сделает это прежде нас.