– Ну что ж, прекрасно. Значит, условимся до Рождества.

15 декабря в зале Каслтауна, где проходили переговоры, со своего места поднялся профессор Иван Соколов и начал зачитывать заранее подготовленную бумагу. Советский Союз, заявил он, верный своим традициям борьбы за дело мира во всем мире и приверженный мирному сосуществованию…

Напротив него за столом сидел Эдвин Дж. Кэмпбелл, который наблюдал за своим коллегой с чувством, близким к симпатии. За два месяца, работая не покладая рук, он установил довольно теплые отношения с московским представителем, – по крайней мере, насколько позволяло их положение и обязанности.

В перерывах между переговорами каждый из них навещал другого в комнате отдыха противоположной делегации. В советской гостиной, где присутствовала вся московская делегация с неизбежным довеском агентов КГБ, беседа носила дружеский, но официальный характер. В кабинете у американца, куда Соколов приходил в одиночку, он расслаблялся до такой степени, что показывал Кэмпбеллу фотографии внуков, отдыхавших на черноморском побережье. Как действительный член Академии наук, профессор был вознагражден за свою верность партии и государству лимузином, шофером, городской квартирой, дачей, коттеджем на берегу моря и доступом к распределителю Академии. У Кэмпбелла не было никаких иллюзий в отношении того, что Соколову платили за его лояльность, за его способность посвятить свои таланты службе режиму, который отправил десятки тысяч его сограждан в мордовские лагеря, – как и в том, что он был одним из «жирных котов», одним из начальства. Но даже у начальства есть внуки.

Он сидел и слушал русского со все возраставшим изумлением. «Бедный старик, – подумал он. – Чего это, должно быть, тебе стоит».

Когда заявление было зачитано, Эдвин Кэмпбелл также поднялся и выразил профессору благодарность за сообщение, которое он от имени Соединенных Штатов Америки выслушал с наивысшим вниманием. Он предложил сделать перерыв, пока правительство США рассмотрит это предложение. Не прошло и часа, как он уже сидел в своем посольстве в Дублине, передавая необыкновенную речь Соколова Дэвиду Лоуренсу.

Несколько часов спустя в Вашингтоне Дэвид Лоуренс поднял телефонную трубку и по прямой связи позвонил президенту Мэтьюзу.

– Господин президент, я хочу сообщить вам, что шесть часов назад в Ирландии Советский Союз сделал уступки по шести важнейшим пунктам: в отношении общего числа межконтинентальных баллистических ракет с термоядерными боеголовками, далее – количества танков и вплоть до разделения войск вдоль Эльбы.

– Благодарю, Дэвид, – сказал Мэтьюз. – Это – великолепная новость. Ты был прав, я думаю, нам действительно следует что‑нибудь дать им взамен.

Лежащий к юго‑западу от Москвы лиственично‑березовый лес, в котором возвышаются дачи советской элиты, покрывает площадь примерно в сто квадратных миль. Эти люди любят лепиться друг к другу. Дороги в этой местности миля за милей огорожены окрашенными зеленой краской стальными ограждениями, закрывающими доступ к усадьбам людей, пробравшихся на самый верх. И заборы, и ворота в них кажутся покинутыми, но стоит попытаться перелезть через первые или проехать через вторые, как моментально из кустов материализуется охрана.

Центром этой местности, раскинувшейся за Успенским мостом, является деревня, которую так и называют – деревня Жуковка. Это делается потому, что рядом есть два других, более новых поселения: Совмин‑Жуковка и Академик‑Жуковка. В первом построены дачи партийных иерархов, во втором кучкуются писатели, артисты, музыканты и ученые, которые смогли добиться расположения партийного руководства.

Но за рекой расположился еще один поселок – Усово, который отличается еще большей закрытостью.