— Один бывший афганец помог, — соврала я и с нежной благодарностью подумала об Алексее, который, я не сомневалась, как и было между нами условлено, ехал сейчас на моей «Ладе» следом за синим «БМВ» Оленича.

«Нет, — думала я, — Францевич тут ни при чем, стал бы он приглашать меня на пикник… А что, если специально пригласил, чтобы тихо-мирно разделаться со мной? Что тебе в голову такие мысли страшные лезут?» — одернула себя я, чувствуя противный нервный озноб. Мне захотелось говорить о чем угодно, только чтобы говорить. Я переживала сейчас цепеняще-тревожное, громадное, как мифический; Минотавр, и такое же беспощадное, как он, чувство, сильно напоминающее детский ужас перед смертью, который я начала испытывать лет с семи. Лежа в кровати, я, бывало, не могла сомкнуть глаз, снедаемая этим темным, как сама ночь, неотступным страхом, который часами терпеливо ждал у изголовья учащенного биенья моего похожего на затравленном зверька сердца.

— И каковы же будут аттракционы? — выпалила я первое, что пришло мне в голову, выпалила, чтобы только не молчать…

Мы вышли из машины у двухэтажного кирпичного дома и поднялись по железной лесенке. Я успела бросить только беглый взгляд на окрестности, но и его хватило, чтобы оценить этот райский уголок по достоинству. Надо сказать, что сами постройки не радовали глаз. Трехэтажное здание, стоящее неподалеку, напоминало самую заурядную «хрущевку», еще несколько небольших одноэтажных строений и вовсе настраивали на обыденный лад… Но я сразу прониклась тихим очарованием этого места, где ряды высоких тополей с мощными стволами позволяли видеть реку, которую сейчас хлестали струи крепчающего дождя. Я представляла, как здесь, наверное, хорошо в погожие осенние вечера, не такие, как сегодняшний — холодный, ветреный и дождливый…

В доме, куда мы вошли, находилась сауна. Я притормозила в прохладном пустом вестибюле.

— Я совсем не хочу париться, — капризно пробурчала я.

— Это не обязательно, — улыбнулся Францевич, — просто так посидишь за столом… Можешь здесь оставить плащ, — сказал Францевич и повесил свою куртку на деревянный штырь вешалки.

Я последовала его примеру.

— И сумку тоже. — Францевич с насмешкой посмотрел на меня.

— Не могу, у меня тут ценные вещи, — твердо сказала я, — и вообще, это что, «Белый дом» или дворец короля Иордании, почему я должна все оставлять здесь?

Францевич усмехнулся и небрежно пожал плечами, мол, поступай, как знаешь.

В этот момент дверь в глубине этого — похожего на больничный — вестибюля отворилась, и я увидела пожилую полноватую женщину в белом халате (что только усилило сходство этого унылого зала с интерьером больницы), на лице которой сияла широкая гостеприимно-подобострастная улыбка.

Она поспешила к Оленичу с радостным возгласом:

— Михаил Францевич, милости просим, — прошепелявила она.

— Здравствуйте, Марья Сергеевна, — вяло улыбнулся ей Францевич. — Наши там?

Вопрос ради вопроса — надо сказать. По наличию припаркованных к дому автомобилей можно было бы догадаться, что «наши» там.

— Там, — снова растеклась в лакейской улыбке женщина.

— Как у вас тут? Никто не обижает?

— Да что вы, — усмехнувшись, махнула она рукой.

Множество тонких морщинок разбежались от углов ее глаз к вискам и щекам.

— Ну, мы пройдем?

— Я вот полотенца вашим несу, баньку изволили. А Юрь Назарыч будет?

— Не знаю, скорее всего нет, — тихо сказал Францевич и потащил меня дальше.