Она уселась на каменный бортик пруда, рассеянно дотронулась до плывущего лепестка и вздохнула ему вслед. Почему же любовь причиняет столько боли? Почему не верится, что все пройдет и время принесет ей исцеление? Откуда такая уверенность, что ее единственной любовью останется Рауль?

Жанна поднялась и стала задумчиво прохаживаться по дворику; солнце в своем темно-бронзовом сиянии медленно клонилось к западу, расписывая небо экзотическими цветами восточного заката.

Взгляд девушки с нежностью и грустью следил за этой переменой. Еще только два дня суждено ей любоваться высокими пальмами, чьи чеканные силуэты вырисовываются на фоне голубого атласного неба, ястребами, величаво машущими крыльями, которые то сверкают в солнечных лучах, то пропадают, сливаясь с ними. Еще два дня осталось слушать песни дрозда, пленника садов, и крики перепелок в те часы, когда сумерки опускаются на пустыню, и в темно-фиолетовом небе зажигаются крупные арабские звезды.

У Жанны перехватило горло и глаза начало щипать. Она совсем уж было собралась вернуться в дом, но тут услышала звяканье шпор и увидела, что из тени арки выступила высокая фигура. Сердце бешено забилось и подбитой птицей упало вниз… Эти широкие плечи, прикрытые длинным плащом, эту гибкую горделивую осанку она узнала бы где угодно. Жанна замерла, притаившись, словно жертва, надеющаяся на милость охотника, а Рауль подошел к ней, снял плащ и укутал ее. Нервы девушки были напряжены до предела. От прикосновения испанца ее словно ударило током и она чуть не вскрикнула. Он молча смотрел на нее. В кронах пальм шептал легкий ветерок, у края пруда колыхались лилии.

— Пребываете в полном одиночестве и некоторой грусти, да, Жанна? Не нашлось ли и мне места в ваших мыслях?

— Я любовалась закатом. Не перестаю удивляться: такое великолепие, такое буйство красок в небе — и вдруг сразу наступает полная тьма.

— Уже зажигаются звезды. А на месяце видна маленькая серебряная рыбка. Взгляните, chica. Вы загадали желание?

Жанна послушно взглянула на изогнутый серебряный светильник, горящий над резными листьями пальм. Месяц сиял ярко и доверчиво, словно глаза ребенка, и на губах Жанны затрепетало единственно возможное сейчас желание: ей захотелось громко, во весь голос, крикнуть о своем горе и попросить у молодого месяца любовь Рауля… А больше она никогда в жизни ничего не попросит у судьбы. Но девушка смогла лишь выдавить принужденную улыбку, притворяясь, что они с испанцем играют в веселую игру.

— Да, загадала, — ответила она. — А вы, Рауль?

— Вы нечасто называете меня просто по имени, — прошептал он. — Что, теперь мы больше друзья, чем раньше?

Она поморщилась в ответ, ибо называться другом Рауля в ее представлении означало быть низведенной на уровень самых разных принадлежащих ему существ: преданного слуги, любимой собаки — поджарой арабской гончей, способной запросто догнать зайца, породистого скакуна, на котором он каждое утро носился по рощам Эль Амары, и его плащ тяжелыми складками бился по ветру, ниспадая с плеч. Как Жанне хотелось прижаться к этим плечам, что есть силы обхватить их руками и сжимать, ощущая сильные мышцы и широкую кость, сжимать, пока ему так же не захочется покорять, как ей — быть покоренной.

О небо, куда девалась прежняя застенчивая машинисточка, знающая не больше младенца!.. Наивная и пугливая!

— Если бы не вы, мне никогда бы не пришлось увидеть Эль Амару, — призналась Жанна. — Я сказала сегодня вашей бабушке, как мне нравится здесь. Аромат цветов, стрекот цикад, даже просто шепот листьев — все завораживает и приводит в восторг, словно в сказке.

— Так вы говорили с madrecita? — В голосе Рауля появилась суровость, будто он хотел упрекнуть девушку за то, что она лишила его возможности соединиться с Ракелью.