|
Наконец-то! В газете «Монте-Кристо» Дюма обещал: «…посетим лагерь нового титана, Шамиля», не получилось, выжидал, не писал с газетных источников, надеялся найти очевидца — нашел. Отозвался он о Шамиле довольно нейтрально, но скорее с симпатией, назвал «человеком чести» — как и его противника Ермолова, что «олицетворял собою террор, но то было в эпоху, когда террор мог оказаться спасительным, так как священная война не соединяла еще всех горских племен воедино».
После Баку — Шемаха: там гостя запомнил местный житель И. Евлахов, чей рассказ опубликован в «Новом обозрении» в 1887 году: «Атлетическая дородность Дюма, здоровое смуглое лицо и густые черные курчавые с проседью волосы придавали ему оригинальность, которая бросалась в глаза. Он был в каком-то неопределенном костюме, вроде ополченки, в дорожных сапогах; в них он являлся и на базаре, и в гостиной… Добряк, словоохотливый, неутомимый и приятный собеседник, он высказывался весь с первой же встречи… Вечером нас пригласили к одному из зажиточных шемахинских мусульман, Нахмуд-беку… Здесь мы много говорили о судьбах Востока, коснеющего в невежестве, несмотря на то, что он довольно уже сблизился с Европою, о Ламартине… На последовавшем затем персидском вечере, увлеченный прелестями Нисы, Дюма после второго блюда встал из-за стола, подошел к ней, приподнял покрывало и поцеловал ее в пояс. Публика, в особенности почтенные гости из местных мусульман, сидевшие за столом, с удивлением смотрели на Дюма…» Ниса — танцовщица, Дюма пишет, что спросил хозяина, может ли она исполнить «танец пчелы», но тот отказал. Вряд ли бы он стал без спросу ее целовать. 26 ноября прибыли в Нуху, узнали все о шелкопрядстве, гостили в доме генерал-майора князя Р. Д. Тархан-Моуравова, у того сын Ваня десяти лет, знает французский, играет с кинжалом и как о самой обыкновенной вещи говорит о том, что ему могут отрезать голову. Дюма растрогался, на другой день прощался с мальчиком «обливаясь слезами», потом, в Париже, о нем беспокоился. (Все нормально: ребенок этот впоследствии стал ученым-физиологом.) На следующий день проехали Царские Колодцы, видели замок царицы Тамары. Показался Тифлис: «первый признак цивилизации — виселица и казармы». Дюма не успокоился, пока не узнал, чьи тела на виселице (сказали: грабителей). Французский консул барон Фино познакомил со знатью: Чавчавадзе, Орбелиани. В Париже Дюма читал книгу «Восемь месяцев в плену Шамиля» Анны Дрансе, бывшей гувернантки в семье Чавчавадзе, попавшей в плен вместе с Анной Чавчавадзе и еще несколькими женщинами; теперь Чавчавадзе сама рассказывала ему подробности. Жизнь в городе цивильная: «Когда я ехал в Тифлис, признаюсь, мне представлялось, что я еду в страну полудикую. Я ошибался. Благодаря французской колонии, состоящей большею частью из парижских швеек и модисток, грузинские дамы могут следовать с опозданием лишь в две недели модам Итальянского театра и Больших бульваров». Все это мило, но не за тем ехали. Он решил проследовать до Владикавказа по Военно-Грузинской дороге. Муане сказал, что ему все надоело, 20 декабря поехали с Калино и проводниками: мост через Куру, Мцхет, Душет, Ананур, Кайшаур, дальше дорогу завалило. «Через три дня я был уже в Тифлисе; меня считали погибшим в снегу и надеялись отыскать только весной». Впечатления от строительства: «…на деньги, потраченные на Военно-Грузинскую дорогу, можно было бы вымостить весь путь серебряными рублями… Вот так все и делается в России: никогда начатое дело не доводится до конца, не простирается за пределы абсолютной необходимости конкретного момента. Когда же нужда миновала, начатое дело бросается на полпути, на произвол судьбы… Нельзя понять — тем более при современном уровне цивилизации и культуры — эту одновременную и равную потребность в захвате чужого и беспечность в сохранении и улучшении собственного…» Что за скучный человек — нет бы похвалить проект… Он хотел в Ереван, но Муане опять отказался, Новый год встречали в Тифлисе: обеды, ужины, бани. |
