Первым делом он посетил рабскую тюрьму, в которую когда-то был заключен за то, что осмелился петь песни, высмеивающие барона. Здесь добывал он безумно дорогой синий обсидиан, здесь Раббан, походя, хлестнул его чернильной лозой. Здесь его связали и заставили смотреть, как Раббан и его мерзавцы изнасиловали, а потом задушили его сестру Бет. Здесь Гурни нашел способ бежать с планеты в трюме корабля, с которым Дому Атрейдесов была отправлена партия синего обсидиана.

Увидев это место, Гурни побелел от гнева. Как же мало все изменилось за прошедшие годы! Лучше бы его встретило тут сопротивление вооруженных фанатиков, а не это жуткое воскрешение прошлого. Но если он не принесет исцеления несчастной планете, то этого не сделает никто.

Приказ был дан спокойным голосом, но прозвучал, как окрик:

— Приказываю немедленно закрыть эту каторгу. Освободите этих людей, и пусть они устраивают свою жизнь по собственному усмотрению. Я лишаю рабовладельцев их власти и полномочий.

— Милорд Халлек, вы же нарушите все! Вся наша экономика…

— Плевать мне на такую экономику. Пусть рабовладельцы поработают на равных со всеми. — Губы Халлека сложились в мимолетную язвительную усмешку. — Посмотрим, как они это переживут.

Решив сразу покончить с худшим, Гурни направился к подножию Эбонитовой горы, где для потехи харконненовских солдат были построены дома терпимости. На Гьеди Первой было много таких заведений, но Халлек решил посетить именно это.

Его мутило, когда он ступил на порог. Гурни захлестнули тяжкие воспоминания. Сопровождавшие его администраторы струхнули не на шутку, увидев выражение лица нового правителя.

— Кто владелец этих заведений?

Гурни хорошо помнил старика, прикованного к инвалидному креслу. Старый паук тщательно записывал прибыли своего отвратительного бизнеса, не интересуясь, что происходит за плотно закрытыми дверями его заведения.

— Рульен Шек очень успешно вел здесь дела в отсутствие центрального руководства, милорд Халлек. Он работает здесь уже много лет, если не десятилетий.

— Подать его сюда, живо.

Старик, войдя, едва не споткнулся, но сумел сохранить на лице улыбку. Наверное, он искренне гордился своими достижениями на этом поприще. Ноги были обрамлены линейными протезами, и Шек хотя и хромал, но все же не был привязан к креслу. Над поясом свисало объемистое брюхо, а круглая задница говорила о том, что этот тип много ел, но мало двигался. Седые волосы были спутаны и засалены — видимо, их обладатель считал такую прическу стильной. Гурни узнал его сразу, но Рульен Шек, очевидно, не помнил какого-то там брата какой-то там девки, пришедшего к нему в ту ночь…

— Для меня великая честь, что новый правитель Гьеди Первой удостоил посещением мое скромное заведение. Все мои финансовые документы в полном порядке, я с радостью покажу их вам, сэр. У меня чистый и честный бизнес. В моем заведении собраны самые красивые женщины. Необходимая часть дохода находится на закрытых счетах, предназначенных раньше для Харконненов, а теперь для вас. Вы не найдете у меня никаких злоупотреблений, милорд. — Старик согнулся в низком поклоне.

— Само это заведение есть самое главное злоупотребление. — Гурни шагнул в здание. Но ему не хотелось подробно его рассматривать. Он помнил эти комнаты, соломенные тюфяки, пятна на стенах, бесконечные очереди потных харконненовских солдат, жаждавших развлечений с такими рабынями, как его сестра. Эти ублюдки получали больше удовольствия не от секса. А от того, что мучили несчастных женщин. Бедной Бет они для начала прижгли горло, и она не могла даже кричать.

Гурни зажмурил глаза и, не глядя на старика, сказал:

— Я приказываю задушить этого человека.

Администраторы притихли. Шек издал душераздирающий крик, начал оправдываться, но Гурни перебил его и прорычал, ткнув в лицо старика вытянутый палец:

— Скажи спасибо, что я не приказал для начала сотне солдат изнасиловать тебя, да еще дубинками с шипами.