|
Это были сборщики росы. Вода здесь столь драгоценна, что необходимо собирать даже росу. «…Но она может оказаться и ужасным местом», — подумал герцог. ~ ~ ~ Нет, наверное, более ужасного мгновения в познании мира — ужаснее, нежели миг, когда открываешь, что отец твой — живой человек из плоти и крови. Принцесса Ирулан. «Избранные изречения Муад'Диба» — Пауль, то, что я делаю сейчас, — тяжело и отвратительно, но я должен сделать это… Он стоял рядом с портативным ядоискателем, который доставили в комнату совещаний, чтобы они могли позавтракать там. Сенсорные щупы искателя безвольно повисли над столом, напомнив Паулю какое-то только что издохшее огромное насекомое. Герцог смотрел в окно на посадочное поле и клубы пыли на фоне утреннего неба. Перед Паулем был фильмоскоп с роликом о религии фрименов. Ролик составлял один из экспертов Хавата, и Пауль почувствовать что смущен ссылками на себя. «Махди!» «Лисан аль-Гаиб!» Он закрыл глаза и снова услышал эти крики взволнованных толп. «Так вот на что они надеются», — подумал он. И, вспомнил, что говорила Преподобная Мать, — «Квисатц Хадерах». Воспоминания вновь разбудили в нем чувство ужасного предназначения, вызвали Ощущение, что ему знаком этот странный мир, ощущение, которого он не мог объяснить. — Да, отвратительно, — повторил герцог. — Что ты имеешь в виду? Лето повернулся, взглянул на сына: — Дело в том, что Харконнены решили обмануть меня — чтобы я заподозрил твою мать. Они не знают, что я скорее усомнился бы в самом себе. — Я тебя не понимаю, отец. Лето опять посмотрел в окно. Белое солнце вошло в свой утренний квадрант. Молочный свет пронизал бурление пыльных облаков, расплескавшихся в слепых ущельях Барьерной Стены. Медленно, понизив голос, стараясь сдерживать гнев, герцог рассказал Паулю о таинственной записке. — С тем же основанием ты мог бы заподозрить и меня, — сказал Пауль. — Надо, чтобы они думали, будто добились своего, — сказал герцог. — Чтобы считали меня таким дураком. Все должно выглядеть достоверно. Даже твоя мать должна быть уверена, что все это — всерьез и по-настоящему. — Но почему? — Нельзя, чтобы реакция твоей матери была игрой, притворством. О, она способна на великолепную игру… но слишком многое поставлено на карту. Я надеюсь разоблачить предателя. Должно казаться, что я полностью обманут. Придется причинить ей эту боль, чтобы она не испытала худших страданий. — Тогда почему ты рассказываешь это мне, отец? А вдруг я что-то нечаянно выдам? — Они не станут следить в этом деле за тобой, — сказал герцог. — Ты сохранишь секрет. Ты должен. — Герцог отошел к окну и продолжал не оборачиваясь: — Я рассказываю это тебе для того, чтобы — если со мной что-нибудь случится — ты мог рассказать ей правду, что я никогда, ни на одно мгновение не сомневался в ней. Мне хотелось бы, чтобы она это узнала. В словах отца он почувствовал мысли о смерти и быстро проговорил: — С тобой ничего не случится, отец. Ты… — Не надо, сын. Пауль всматривался в отца, замечая утомление, сквозившее в наклоне головы, в линии плеч, в медлительности движений. — Ты просто устал, отец. — Я устал, — согласился герцог. — Я устал душой. Наверное, вырождение Великих Домов в конце концов пот разило и меня. А ведь когда-то мы были такими сильными людьми! Пауль, внезапно испугавшись, горячо возразил: — Наш Дом не вырождается. — Не вырождается? Герцог повернулся лицом к сыну, показав темные круги под жесткими глазами, циничный изгиб губ. |
