Внезапно ослабев после немыслимых для человеческого существа усилий, она услышала безмерно далекий голос Пава, без слов звавший ее. Черным бархатом ее окутывал беспросветный мрак, и она согнулась под тяжестью этой всепоглощающей темноты. И сквозь эту темноту, сквозь ее почти ощутимую тяжесть голос все призывал, все повторял ее имя. Почти лишившаяся сознания Джарел смутно понимала, что случилось нечто непоправимое. Отчаянно сопротивляясь навалившейся дурноте, она заставила себя прислушаться.

Да, так оно и было – Пав пытался говорить, пытался сказать что-то, что было крайне важным для нее. Однако в его голосе уже не осталось ничего человеческого, он рычал, выл, грохотал во всю свою огромную мощь. Это был голос, сравнимый разве что с ревом свирепого урагана.

– Джарел… Джарел… почему же ты… – и больше ей ничего не удалось разобрать. Слова слились в один мощный рев, который теперь казался ей голосом самой бесконечности. Ее окутала полная темнота, она осталась один на один с этой темнотой, темнота давила на нее так, словно она внезапно оказалась на дне самого глубокого океана.

Но вот в этой ревущей пустоте подул резкий ветер, принесший запах и холод открытого склепа. Джарел попыталась повернуться к ветру лицом и с ужасом поняла, что не в состоянии двигаться. Она ощутила себя крохотной пылинкой, последней частицей жизни в этом всепоглощающем ревущем мраке, тяжесть которого, казалось, должна была вот-вот раздавить ее.

Все направления пропали в кромешной тьме. Ветер беспощадно хлестал ее по щекам, и сквозь набегающие слезы она увидела знакомый белый силуэт. Казалось, где-то только что распахнулась чудовищная дверь, и ледяной воздух подземелий был лишь предвестником повелительницы запретных, кощунственных глубин. Она медленно выплывала из темноты, эта закутанная в незапятнанный тенями саван женщина, и даже тьма была не в состоянии поглотить ее.

Голос белой ведьмы легко прорезал ревущий мрак, и по-прежнему эхо многократно повторяло ее слова, отталкиваясь от стен в каких-то немыслимо глубоких пещерах. Ее лицо казалось ослепительно белым в кромешной тьме, и темные бельма, сквозь которые пробивался леденящий душу огонь, лишь усиливали сияние зловещего черепа. Ведьма смеялась.

– Дура! – презрительно выкрикнула она в лицо Джарел. – Бедная самонадеянная дура! Неужели ты и в самом деле думала, что с нами может сторговаться кто-то, явившийся из другого мира? Неужели ты в самом деле поверила, что Пав – Пав! – мог бы погибнуть? Разве мог понять твой крохотный человеческий мозг, что вся Ромна, которую ты видела, была лишь иллюзией, что человеческое тело Пава не было реальным? Слепая земная женщина со своей крошечной ненавистью и такой же крошечной местью, разве могла бы ты управлять Ромной как королева – Ромной, которая есть сама Тьма? Эта ревущая ночь, которая поглощает тебя, в которой нет ни направлений, ни форм, сплошная ночь без проблеска света – это Ромна! И Ромна – это Пав. Та земля, по которой ты ходила, горы и равнины, которые ты видела, – все это Пав. Пав есть Ромна, а Ромна есть Пав – единое целое, как и то, что он показывал тебе. Трепещи же, потому что, когда я закончу, ты умрешь. Ты умрешь, потому что ни один человек не может жить в настоящей Ромне. Когда в порыве своей глупой мести ты погасила пламя, горевшее над головой Пава, ты решила свою участь. Только благодаря могуществу этого пламени могла ты пребывать в иллюзии относительно Ромны. Только тот огонь помогал Паву создать для тебя ощущение реальности всего, что тебя окружало.