Уже приближались сумерки, когда она услышала странный металлический писк, который напомнил ей птичье пение. Ее так удивил этот звук, что она замерла на месте и прислушалась, пока снова не услышала его, потом, обуреваемая любопытством, пошла в том направлении, откуда этот звук исходил. Она подошла к роще шершавых, поросших мхом деревьев, когда в третий раз услышала этот звук и заметила вспышку чего–то ярко–красного среди теней. Она не обратила внимания на болезненный цвет корявых стволов, черный и серый, будто опаленные огнем, или на то, как мох рваным покровом лежал на ветвях, но этот звук и эта вспышка красного были настолько интригующими, что их невозможно было игнорировать.

Она осторожно вошла в рощу и почти тут же заметила птичку, этот огненно–алый всплеск во мраке. Что она здесь делала? Птичка была крошечная, слишком маленькая, чтобы представлять какую–нибудь опасность, но она из своего опыта знала, что ничего нельзя принимать на веру. Она немного продвинулась, исследуя магией скрытую опасность. Птичка снова запела на высокой ноте, которая была такой чистой и точной, что она чуть не заплакала от этого звука.

Она оказалась прямо под ней, всматриваясь на ветки, когда земля пропала из–под ее ног, а вокруг ее молотящих воздух рук и ног обвилась сеть и резко подняла ее наверх, отчего у нее перехватило дыхание.

Она боролась, чтобы освободиться, разрывая сетку, крича от ярости и отчаяния. Но почти мгновенно в ее ноздри и рот проник какой–то дымок, густой, токсичный и дурманящий.

Последней ее мыслью перед тем, как потерять сознание, было какой же глупой она оказалась.

* * *

Она очнулась от качки и тряски, что дергали ее взад и вперед на цепях, которыми были прикованы ее руки и ноги к деревянным стенкам и железным решеткам. Эти цепи позволяли ей только поворачиваться с боку на бок. Их длины было недостаточно, чтобы она могла дотянуться до своей головы или тела. Она покоилась на ложе из соломы внутри колесной деревянной клетки, которую тащила пара огромных, с широкой спиной, рогатых животных, немного напоминавших быков, но очевидно ими не являвшиеся. Вторая клетка двигалась впереди, а третья тряслась позади. Их могло быть и больше; она просто не могла их видеть.

У нее болели суставы и стучало в голове. Когда она попыталась прочистить рот из–за сухости, то обнаружила, что он надежно заткнут кляпом.

Она закрыла глаза, собираясь с силами, пытаясь вспомнить, как же она к этому пришла. Птичье пение. Затем сама птичка. Приманка, поняла она сейчас, ловкая и соблазнительная. Она позволила поймать себя одним из самых старых трюков в мире. Ее магии не удалось обнаружить эту ловушку. Это показалось странным, но не невозможным. Ловушка была изощренной. Тот, кто ее установил, приложил немалые усилия, чтобы скрыть эту ловушку. А это предполагало, что ловец ожидал, что его жертва будет использовать магию, отсюда вытекало, что этот ловец искал кого–то, как она.

Она открыла глаза и осмотрелась. Пейзаж оказался размытым и серым от мглы, а в воздухе пахло сухой древесиной и старой землей. Сквозь решетку она смогла увидеть группу волчьих фигур, молча идущих в серости дневного света, мощные четвероногие звери с мохнатыми загривками. Они высунули из пастей языки, а от их дыхания поднимался пар несмотря на то, что день был теплым. Когда один из них заметил ее взгляд, то бросился на нее, вгрызаясь в железную решетку и рыча в бешенстве от того, что не смог добраться до нее.

Задрожав, она снова легла на спину в середине клетки. У нее не было ни оружия, ни магии, чтобы защитить себя или освободиться. Она должна дождаться подходящего момента. До тех пор, пока у нее изо рта не удалят кляп, она будет находиться во власти того, кто ее схватил. А вот тогда будет все совсем по–другому.

Неожиданно сбоку клетки появилось высокое, костлявое существо, одетое в кожаные шорты и тунику, и посмотрело на нее.