— А Маню Огонек не Пастух затушил? Ха-ха, — неудачно попытался схохмить Бугай.

Серый перекрестился, придерживая руль левой рукой.

— Как не стыдно! Не было такого. А вот как «Лесоподвал» с «Ворошайками» улицы в Южноморске мели, могу рассказать.

— Так, стоп, хватит. Достаточно с нас мутоты этой, — наперебой затараторили Бугай и Юрец. — Чего ж они тогда ездят-то к ним, звезды эти звезданутые?

— Да сам не пойму, летят как мотыльки на свечку. Будто им тут медом намазано, — недоуменно пожал плечами Серый.

— Так, брателло, кранты вашей веселой бригаде. Не на тех напали, клоуны. Мы таких людей подтянем — «Вымпел» с «Альфой» отдыхают. И за артистов отомстим, и за Юрцовы яйца, и город от ярма придурка ненормального освободим! — яростно пообещал Бугай.

— Ага, — с усмешкой кивнул Серый, — флаг вам в руки — барабан на шею. Давно пора. Только вот героев настоящих не нашлось пока.

ГЛАВА 3

Карл Иванович и Люба, или Как общаться с талантливым музыкантом

День выдался исключительно солнечный и теплый, несмотря на середину октября. По небу одинокими кляксами разбрелись несколько сизых облаков, которые в силу своего одиночества опасались нападать на весело светившее солнце и просто уныло поддавались порывам легкого ветра и лениво перемещались по голубому полю, меняя свои очертания. По тюремному двору взад-вперед разгуливали заключенные. Некоторые из них ходили парочками и разговаривали, остальные задумчиво поглядывали наверх, изучали силуэты одиноких облаков сквозь колючую проволоку и монотонно курили. Почти все они были в одинаково серых и мрачных одеждах; у всех были угрюмые выражения лиц, короткие волосы и разные жизненные истории, из-за которых теперь они были вынуждены проводить время отнюдь не весело. Один из узников, одетый в серые спортивные штаны и теплую куртку на голое тело, походил на домового. Одежда его настолько запачкалась, что едва ли напоминала спортивный костюм. А может, это был и не спортивный костюм. Недавно остриженные волосы отросли и теперь торчали в разные стороны как солома, а на подбородке сидела неухоженная, растрепанная борода. Заключенный провел здесь уже несколько лет, за это время совсем потерял форму и лишился всякого намека на возраст. Но глаза, озлобленные, усталые, ясно давали понять, что мужичку не больше тридцати, в то время как грязная одежда и общая потрепанность запутывали, превращали этого стройного, но ссутуленного человека в старого деда. Он никому никогда не рассказывал, за что попал в это злачное место, и вообще редко шел на контакт, предпочитая сидеть на своем месте и перебирать волнующие мысли, едва шевеля при этом сухими обветренными губами. Некоторые из сокамерников даже не помнили, как его зовут.

Рядом с обшарпанной стеной, где угол крыши создавал небольшую тень, стояли двое выдающихся сидельцев, можно сказать, тюремная элита. Один из них — Карл Иванович — старый вальяжный вор, с благородной осанкой и легкой, ухоженной, насквозь седой бородой, провел тут намного больше времени, чем неопределенного возраста заключенный в серой одежде, но выглядел не чета ему. На нем был синий спортивный костюм, отличавшийся аккуратностью и чистотой, и черные кожаные кроссовки. Старик разговаривал очень мягко и вкрадчиво, не спеша курил и постоянно посматривал на голубое до спазмов в груди небо. Второй заключенный — Пастух — был гораздо моложе, в черной майке, весь покрытый татуировками. В левой руке молодой крепко сжимал саксофон, правой он то и дело нервно поглаживал себя по затылку, а после хрустел пальцами так, что сидящие на колючей проволоке воробьи разлетались в разные стороны.