Но Синтию вполне устраивало быть тем, кем она была. О ее личной жизни я знал очень мало. Карл Дженнингс, самый молодой адвокат в нашей фирме, сказал мне по секрету, что она жила с бродячим исполнителем народных песен на Сабал-Кей. Я сказал, что не хочу больше ничего слышать об этом. Все, что Синтия делала в свое свободное время, на солнце или без него, это ее личное дело. В конторе она была находчивой, прилежной, уравновешенной, сообразительной и с чувством юмора. Этого более чем достаточно.
Она посмотрела мне в лицо.
— Я больше никогда не соединю ее с вами, — сказала она. — Никогда.
— Мы очень редко беседуем.
— Я хотя и не видела ее, но ненавижу заочно, — сказала Синтия, качая головой. — Ваш автомобиль здесь. Механик ждет на улице, он хочет знать, вы расплатитесь сейчас или лучше прислать счет?
— Попросите их прислать счет. Что он сделал?
— Поставил новый аккумулятор и поменял ремень вентилятора.
— Зачем?
— Он сказал, что старый порвался.
— Он исправил «дворники»?
— Он ничего не говорил про «дворники».
— Значит, я забыл сказать про них.
— Вы хотите, чтобы он забрал машину назад? Исправить…
— Нет, нет. Не забудьте взять у него ключи.
— Хорошо. Да, там одна леди хочет вас видеть, мисс Мак-Кинни.
— Вы хотели сказать миссис Мак-Кинни?
— Мисс Мак-Кинни, — повторила Синтия, — примерно моего возраста, как мне кажется, высокая, приятная и почти такая же светловолосая, как я. Она сказала, что у нее к вам личное дело.
— Попросите ее войти.
— Она в пляжном наряде, — добавила Синтия и подмигнула.
Санни Мак-Кинни была одета не совсем по-пляжному, но и не так, как подобает для визита к адвокату. У всех есть свои любимые цвета, у ее матери — белый, у нее — фиолетовый. На ней была просторная блуза, фиолетовые сандалии и короткие фиолетовые штанишки, из-за чего ее загорелые ноги выглядели очень длинными. На плече висела та же фиолетовая сумка на длинной ручке, с которой она была у меня в прошлую пятницу. Светлые волосы были собраны на затылке и скреплены серебряной заколкой. Она выглядела очень нервной, и, думаю, не потому, что чувствовала себя в чехле для платья.
— Привет, — сказала она. — Надеюсь, вы не возражаете, что я врываюсь к вам таким образом?
— Ничего страшного, — ответил я.
— Я делала кое-какие покупки и решила зайти.
— Не хотите присесть?
— С удовольствием, — сказала она и села на стул напротив моего стола, положив ногу на ногу.
— Итак, что вы затеяли?
— Прежде всего я хочу извиниться за вечер в пятницу. За пользование бассейном, я имею в виду. И за попытку окрутить вас. Я поняла, что это был пустой номер. Вы настолько стары, что можете быть мне отцом.
От такого извинения я почувствовал себя глубоким стариком, но это, я уверен, не входило в ее намерения. Я сказал про себя, что если только я не произвел ее на свет в пятнадцатилетием возрасте, то отцом ее быть не могу. Но не стал ничего говорить.
— Это первое, — подчеркнула она. — Я в самом деле огорчена своим поведением в тот вечер.
— Ладно.
— Не будете возражать, если я закурю?
— Пожалуйста, курите.
Она порылась в сумке, нашла сигареты, вытряхнула одну из пачки и поднесла к ней фиолетовую одноразовую зажигалку. Все выдержано в одних тонах. Рука, державшая зажигалку, дрожала так же сильно, как мои руки после перепалки со Сьюзен. |