— Доклад короля Филиппа! — вдруг воскликнул мистер Бакл. — Я должен сказать, что есть совсем иное мнение.

— Вы студент Королевской комиссии?

— Мой ответ — да, — промолвил Перси Бакл.

Он опустил глаза на стол и на его бледных щеках появились красные пятна.

— Я должен предостеречь нашего хозяина, — вдруг заявил Генри Хауторн, не скрывая улыбки в своей густой бороде. — Мой друг Отс стал тайным гипнотизером, как я слышал, — а я действительно слышал, как вы, Отс, пытались убедить Королевского адвоката, что вам должны разрешить подвергать гипнозу всех судимых преступников прямо в зале суда.

— Но Хауторн, мой старый друг, вы просто не поняли моей точки зрения.

— У вас их больше, чем зубцов на вилке, Отс, — ответил Генри Хауторн и вернулся к своему хлебу с маслом.

— Ум преступника так же поддается гипнозу, как и ум любого из людей, — пояснил Отс, и в его светло-голубых глазах заискрились крохотные коричневые крапинки.

Новый лакей слушал этот спор с большим интересом.

— Да что вы, Отс? — вмешался в разговор гость с дрожащей губой. — Какой закоренелый преступник станет делиться своими секретами в зале суда?

— Даже самый последний изменник, — возразил Тобиас Отс, — испытывает внутреннюю потребность рассказать правду. Вспомните предсмертные признания, которые продолжают посылать в Холборн. Это и есть то, что наши отцы называли «совестью». Она есть у всех нас. Для преступника — это как бы своего рода страстное побуждение прыгнуть вниз с большой высоты.

Резкие складки у рта нового лакея выдавали его мнение на сей счет, и это не осталось бы незамеченным, если бы буря скрываемых эмоций не вызвала у бедняги привычный нервный тик, на сей раз невыносимой силы.

Как всегда, это произошло внезапно.

Ему казалось, что в его щеку когтями вцепилась разъяренная кошка. Глаза резало так, словно в них брызнули лимонным соком. Боль была столь велика, что Мэггс не удержался от крика, а бутылка с кларетом, которую он должен был поставить гостям на стол, выпала из его руки и ее содержимое пролилось на персидский ковер.

Разумеется, Тобиас Отс первым увидел, что лакей вдруг упал. Пока гости, не зная, что делать, застыли в испуге на своих местах, он встал на колени около Джека Мэггса и, нагнувшись над его искаженным лицом, осторожно, но уверенно убрал тяжелую руку бедняги с больной щеки.

— Я понимаю, что это. — Взяв ложку, он приложил конец ее ручки к искривленной в гримасе щеке. Как только ложка коснулась больного места на лице, под кожей словно забился живой пульс.

— «Тик болезненный», — констатировал Тобиас Отс и, поднявшись, протянул лакею свою в чернильных пятнах руку, помогая ему встать. С помощью Генри Хауторна он усадил Джека Мэггса на стул. — Вы когда-нибудь слышали такой диагноз: «Тик болезненный»?

Но новый лакей едва ли что-либо сознавал, кроме собственной боли и ужаса, который ее сопровождал. Это не был ужас чего-то определенного, но он был столь глубоким, что в такие минуты Джек Мэггс порой не сознавал, где он и кто он.

— Посмотрите на меня, — тоном приказа сказал Тобиас Отс. — Смотрите мне прямо в глаза. Я сниму вашу боль.

Мэггс видел Отса сквозь пелену тумана. Этот невысокого роста джентльмен водил перед ним руками. Вверх-вниз, вверх-вниз.

Глава 8

Джек Мэггс, проснувшись, нашел себя сидевшим на том же стуле с прямой спинкой, но только уже у дверного проема. Напротив него сидел Тобиас Отс, да так близко, что Джек чувствовал его дыхание, пахнущее супом из угрей; его аккуратные колени легонько касались шелковых гольфов Джека.