— Ты любишь другого?

Она покраснела.

— Нет, нет, никого я не люблю! Но я не хочу выходить замуж.

В ответ на все уговоры доктора, на все его доводы Сесиль твердила одно:

— Я не хочу выходить замуж.

Он попытался подействовать на ее самолюбие. Что будут говорить в округе? Молодой человек, мол, ездил чуть не целый год, все на него давно смотрели как на жениха… Потом он решил пробудить в ней сострадание и при этом расчувствовался сам:

— Подумай, какой страшный это будет для него удар. Ты разобьешь ему жизнь, погубишь все его будущее.

Судорога пробежала по лицу Сесиль: так глубоко была она взволнована. Старик взял ее за руку.

— Умоляю тебя, девочка! Нельзя столь опрометчиво принимать такое решение… Подождем немного… Ты все обдумаешь, поглядишь…

Но она спокойно и твердо сказала:

— Нет, дедушка, это невозможно. Я хочу, чтобы он как можно скорее узнал о моем решении. Я знаю, что причиняю ему боль, но чем дольше мы будем это откладывать тем она будет сильнее. Каждый лишний день только усилит ее. Да и мне невыносимо тяжело видеться с ним. Я не в состоянии лгать и притворяться.

— Стало быть, я должен объявить ему, что он тут лишний?! — крикнул доктор, в ярости вскакивая с места. — Ладно, я так и сделаю… Но разрази господь!.. Вы, женщины…

Она побледнела, затрепетала и посмотрела на него с таким отчаянием, что гнев старика сразу улетучился.

— Нет, нет, девочка, я не сержусь на тебя… Не знаю, что на меня нашло… Да и в том, что произошло, я виноват больше, чем ты. Ты ведь еще совсем ребенок. А вот мне не следовало… Эх, сумасброд, старый сумасброд!.. Видно, до самой смерти я буду делать глупости!

Как сообщить Джеку? Это было самое трудное. Доктор несколько раз принимался за письмо и всякий раз начинал его такой фразой: «Джек, мальчик мой! Сесиль отказывает тебе». Больше он не мог придумать ни слова. «Сесиль отказывает тебе…» Наконец он решил: «Лучше уж я с ним поговорю…» Чтобы выгадать время, чтобы подготовиться к этому тяжелому разговору, он и попросил Джека отложить приезд на неделю, смутно надеясь, что тем временем внучка, быть может, одумается.

Всю неделю они ни о чем не разговаривали. Но в субботу Риваль сказал девушке:

— Завтра он приедет. Ты стоишь на своем? Твое решение бесповоротно?

— Бесповоротно! — твердо ответила она, и каждый слог этого бесчеловечного слова больно отзывался в сердце старика.

В воскресенье Джек, как всегда, приехал спозаранку и единым духом преодолел расстояние между станцией Эври и Этьолем. В сильном волнении переступил он порог дома, хотя его здесь всегда так дружески встречали, что, казалось, он мог бы не тревожиться.

— Господин Риваль ждет вас в саду, — сказала служанка и отворила дверь.

Джек похолодел: он сразу почувствовал, что стряслась беда. Расстроенное лицо доброго старика еще больше испугало его. За сорок лет своей врачебной практики Риваль много видел горя, страданий и, казалось бы, привык ко всему, но сейчас он весь дрожал и был взволнован не меньше, чем Джек.

— А что, Сесиль нет дома?..

Вот о чем прежде всего спросил бедный юноша!

— Нет, друг мой, я оставил ее… там… где мы были. Она там побудет некоторое время.

— Долго?

— Да, очень долго.

— Значит… Значит, она мне отказывает, господин Риваль?

Доктор ничего не ответил. Чтобы не упасть, Джек тяжело опустился на скамью. Разговор происходил в глубине сада. Стояло тихое и ясное ноябрьское утро. Легкий иней покрывал землю, осеннее солнце было подернуто прозрачной дымкой, — все это напомнило юноше день, который они вместе с Сесиль провели в Кудре, сбор винограда, косогор над Сеной и их первое безмолвное признание в любви в окружении величавой природы, признание, робкое, как едва слышный зов птенца, впервые вылетевшего из гнезда.