|
Но там были только дети. Чья-то детская труппа давала не то оперу, не то пантомиму, не то еще что-то в этом роде. Наш друг объявил, что больше он не пойдет ни в один театр. Он слышал, что существуют какие-то мюзик-холлы, и стал просить нас сводить его туда, но не говорить об этом жене. Расспросив полисмена, мы узнали, что действительно есть такие заведения, и повели нашего друга в мюзик-холл. Первое, что мы увидели там, – это два маленьких мальчика, выделывающих какие-то трю-ки на перекладине. Наш друг уже собрался было повторить тот же прием: выругаться и обратиться в бегство, но мы удержали его. Если он немного потерпит, уверяли мы, он, без сомнения, увидит взрослых артистов. Он высидел номер с мальчиками и еще один, с их маленькой сестренкой на велосипе-де, и стал ждать следующего. Но следующим оказался какой-то вундеркинд, который пел и танцевал в четырнадцати разных костюмах. Мы опять бежали. Наш друг заявил, что идти домой в таком состоянии он не может: он убьет близнецов. По-размыслив немного, он решил пойти послушать музыку. Ему кажется, сказал он, что музыка могла бы успокоить и облагородить его душу – она заставила бы его почувствовать себя хри-стианином, чего в данный момент он не ощущает. Мы были недалеко от Сент-Джеймс Холла и решили зайти туда. Зал был переполнен, и мы с трудом пробрались к нашим местам. Наконец мы уселись и об-ратили взоры к эстраде. «Чудо, мальчик-пианист-всего десяти лет!» давал свой концерт. Наш друг поднялся и сказал, что все кончено, что лучше он пойдет домой. Мы спросили, не хочет ли он зайти еще куда-нибудь поразвлечься, но он ответил, что не хочет. По сути говоря, сказал он, для человека, у которого есть одиннадцать собственных детей, ходить в наше время куда-нибудь развлекаться – это пустая трата денег. КРЕСТЬЯНЕ Они такие чистенькие. Нам приходилось видеть крестьян в жизни, обычно они неопрятны, а некоторые просто до неприличия грязны. Крестьянин же на сцене выглядит так, что можно подумать, будто он весь свой заработок тратит на мыло и помаду для волос. Они всегда где-нибудь поблизости, за углом, или, вернее, за двумя углами; они выходят на сцену двумя группами и сходятся на середине, а дойдя до нужного места, улыбаются. Что может сравниться с улыбкой крестьян на сцене! У кого еще вы увидите столь абсо-лютно бессмысленное и умильно идиотское выражение лица. Они такие счастливые! Они совсем не похожи на счастливых людей, но мы знаем, эти крестьяне счастливы, потому что они сами так говорят. В подтверждение своих слов они танцуют: три шажка направо, три – налево. Они не могут не танцевать, ведь они так счастливы! Когда крестьянам особенно весело, они становятся в полукруг, кладут руки друг другу на плечи и до тошноты раскачиваются из стороны в сторону. Но так они веселятся, только когда уже совсем не в силах сдержать своей радости. Крестьяне на сцене никогда не работают. Иногда мы видим, как они идут на работу, иногда – как возвращаются с работы, но еще никто никогда не видел их за работой. Они не могут позволить себе работать – ведь они измажут свою одежду. Они очень душевные люди, эти крестьяне на сцене. У них, кажется, никогда нет своих соб-ственных забот, но отсутствие собственных забот возмещается тем, что они проявляют интерес в триста лошадиных сил к делам, не имеющим к ним никакого отношения. Что особенно возбуждает их интерес – это сердечные дела героини. Они могут слушать об этом целый день. Крестьяне жаждут узнать, что сказала ему она и что ответил ей он, и они повторяют это друг другу. Вы сами, когда бывали влюблены, несомненно пересказывали вашим знакомым все трога-тельные беседы между вами и вашей возлюбленной, но друзья ваши обычно не проявляли к это-му особого интереса. Более того, постороннему человеку могло показаться, что вашим друзьям надоело вас слушать. И, прежде чем вы успевали рассказать даже четверть того, что хотели, ваш собеседник норовил улизнуть от вас под тем предлогом, что ему обязательно надо было встре-титься с кем-то или спешить на поезд. |
