— Отлично!

Хасан открыл дверь и остановился на пороге.

— Побегу скорее из этого Нишанташи, чтобы грязь не пристала!

— Что ты думаешь по поводу переворота? — спросил Ахмет. Потом нерешительно, словно пытаясь убедить самого себя, проговорил: — Ничего особенного ведь не случится, правда? Это же Турция! Пошумят недельку, потом жизнь вернется в свое русло и всё будет как раньше. Так?

— Ну, не знаю… — сказал Хасан. — Ладно, прощай! — Обнял Ахмета и расцеловал в щеки.

— Если что-нибудь будет нужно, заходи.

— Я попросил, чтобы ту работу поручили тебе, — проговорил Хасан. Он, похоже, тоже расчувствовался и, чтобы не показать этого, стукнул Ахмета кулаком — на этот раз не так сильно — и побежал вниз по лестнице.

Глава 5

У ТЕЛЕФОНА

Ахмет прошелся по комнате, посмотрел на картины. «Революции картинами не сделаешь! — пробормотал он себе под нос и разозлился на Хасана: — Почему я ему не ответил?» Населявшие картины пожилые торговцы и их жены, юноши и девушки, господа и слуги стояли и сидели в садах, на лестницах, в гостиных, неизменно в полумраке и в окружении одних и тех же вещей, беседовали друг с другом и как будто чего-то ждали, однако это что-то всё никак не случалось, и поэтому они, казалось, хотят разойтись по своим делам, но не решаются и продолжают свой разговор, повторяя одно и то же по сотому разу «Всё без толку! Если мои картины ничего не говорят Хасану, зачем, спрашивается, я так много работаю?» Чтобы утешиться, Ахмет стал рассматривать свою футбольную серию: очередь в кассу, торговцев котлетами, болельщиков, бурно выражающих свои эмоции, и угрюмых футболистов. Но утешиться не удалось. «Безнадежно! Здесь тоже нет никакого смысла. Что это такое? Какую пользу может принести, на что сгодиться? Для кого я это делаю? Всё плохо! Плохо, незрело, фальшиво, плоско, неискренне! Банальное повторение всего того, что вслед за Гойей и Боннаром тысячи раз делали все импрессионисты». Испугавшись своих мыслей, Ахмет, как всегда, когда хотел преодолеть чувство безнадежности, стал вспоминать свои утренние суждения. «Да, тогда я был доволен. Не хулил всё скопом, а замечал, где получилось хорошо, а где плохо. И сейчас мне нужно попытаться думать так же». Надеясь, что теперь удастся взглянуть на картины с тем же чувством, что и утром, Ахмет снова осмотрел их одну за другой, однако все нашел заурядными и подумал, что Хасан был прав, не проявив к ним интереса. Он испугался, что сейчас начнет раскаиваться в том, что посвятил живописи всю свою жизнь. Такое раскаяние посещало его крайне редко, но переживать его снова совершенно не хотелось, поэтому Ахмет попытался подумать о чем-нибудь другом и вдруг вспомнил о Илькнур. «Где же она? Уже начало восьмого. Не придет! Но почему? Мне так хочется ее сегодня увидеть!» Рассердившись на Илькнур, Ахмет решил спуститься вниз и позвонить ей.

Дверь бабушкиной квартиры он снова открыл своим ключом. Осман по-прежнему был здесь, читал газету. Сиделка что-то весело рассказывала Ниган-ханым, время от времени поправляя одеяло, которое больная то и дело принималась теребить.

Увидев Ахмета, Осман сказал:

— В газете тоже пишут!

— О чем?

— Я про военных. Зийя, выходит, в газете вычитал!

— Но он мне об этом вчера говорил, — сказал Ахмет, направляясь к тому углу, где стоял телефон.

— Да ничего не будет!.. — пробурчал Осман, поудобнее устраиваясь в кресле.

— А что такое? — спросила сиделка. — Военные хотят взять власть?

Ахмет присел у телефона и вдруг подумал, что ему совсем не нравится, что разговор услышат дядя и сиделка. Нерешительно посмотрел на трубку На самом деле гораздо больше его беспокоила мысль о родственниках Илькнур.