По длинным лестницам поднимался, оступаясь и качаясь, как пьяный…

Конечно, он пришёл слишком рано. У главного входа в Топазовый сад прогуливались два не очень знатных сановника – кажется, писари военного приказа. Искрюгай затаился под скалой. Звёздные сферы над головой вращались так медленно – но вот настал и долгожданный час полуночи, о чём известил бой колокола на Часовой башне. Сановники так и не ушли, и Искрюгай не стал тратить время на то, чтобы добраться до бокового входа. Обойдя скалу, он просто перемахнул через ограду и углубился в недра сада.

Сделавши не более двадцати шагов, он угодил под Покров Незаметности. Жарым, должно быть, от волнения, слегка перестаралась – Покров получился слишком густым. Искрюгай ничего не видел уже на расстоянии вытянутой руки.

Он тихонько позвал Жарым – и, кажется, услышал ответ, сильно приглушённый мощью Покрова. Сделал несколько шагов, налетел лбом на ствол литого дерева, украшенного, как плодами, гроздьями топазов, споткнулся, зацепился за что то поясом…

И вдруг оказался на свету.

Саженях в трёх от него замер в нелепой позе Полыхай – чуть пригнувшись и разведя руки, он словно собрался поймать Искрюгая, как курицу. Чуть дальше застыл, так и не выпутавшись из стальных ветвей, Отжигай. А вокруг стояли джинны и ифриты, и лился отовсюду смех, и над смехом плыл чарующий голос Парым:

–Итак, господа, как видите, мы, джины, тоже умеем создавать картины, ничуть не хуже смертных. Наша картина, правда, написана не маслом и не акварелью, она – живая, но это придаёт ей особую прелесть. Как же мы её назовём? Кто предложит самое удачное название – тому поцелуй!

–«Не ждали»! – посыпалось отовсюду. – «Охотники в лесу»! «Завтрак в траве»!

–Три глупых молодых джинна! – прогремел мощный бас Сожги Башки.

Его вариант был тотчас признан лучшим, хотя он, кажется, и не думал участвовать в «конкурсе», и призовой поцелуй принял достаточно равнодушно. Но общество этого не заметило, общество хохотало. Смеялись высокородные джинны и заслуженные ифриты, смеялись нежная Жарым, весёлая Варым и уточнённая Парым, и матушка их, Кюхерим, а у дядюшки Магмуна даже дымные слёзы покатились по щекам.

И не было на свете звуков горше.

Отжигай ушёл первым, махнув рукой. Полыхай попытался влиться во всеобщее веселье, но быстро понял, что это не выход, и тоже побрёл к воротам. Искрюгай же сначала дождался, когда смех Жарым немного утихнет, и поклонился ей, а уж потом зашагал прочь.

***

Когда Искрюгай добрёл до своих покоев, куда подселили и его товарищей, Полыхай с Отжигаем уже сидели за столом и пили серную не разбавляя. Спрашивать, будет ли Искрюгай третьим, было глупо.

Налили, выпили…

–Да, братья, макнули нас в холодную водицу… – вздохнул Отжигай.

–Всё, ну их всех к маридам! – выругался Полыхай. – Сейчас допью – и лечу отсюда.

–Туча на город уходит утром, – заметил Отжигай.

–Ну её к маридам! Своим ходом доберусь. Как ни крути, а отдохнули мы знатно, силушка играет. Искрюгай, откуда тут взлетать принято?

–Между главной террасой и садами есть площадки. Я покажу.

–А ты то теперь как?

Искрюгай равнодушно пожал плечами, но ответить не успел: в комнату просочилась саламандра и с милейшей улыбкой сообщила:

–Достопочтимый Магмун ибн Пылай хай Горюн благодарит юношей за то, что помогли развеселить его благородных гостей, и выражает надежду, что силы указанных юношей восстановились уже достаточно, и они могут продолжить свою службу во славу Хана Ифритов…

–Ещё как можем, – сердито отозвался Отжигай.