|
— Надеюсь, что я добьюсь своего чуточку пораньше… — потемнев взглядом, нехотя ответил старик. — Иначе все это будет зря… …К третьему появлению брата Сава в Корфе на него работало уже более сотни человек, план устранения Черной сотни в полном составе постепенно обрастал «мясом», а правота Паука с каждым днем становилась все очевиднее. Сначала ветераны Черной сотни появились на призывных пунктах, а после успешной вербовки, которую контролировали переодетые офицеры Белой сотни, среди людей Игела нашлись желающие найти работу и во дворце. Кроме того, наблюдатели, посланные к Излисскому монастырю втайне от брата Сава, все как один твердили об очень высокой активности базирующегося там подразделения. Люди, не замышляющие ничего дурного против своего монарха, не стали бы собирать разбросанные по империи силы, не пытались бы привлечь невесть к какой работе десятка полтора сильнейших Просветляющих Ордена и не искали бы подходов к поварам Императорской кухни. А потом вдруг наступило затишье — сотник Игел, подготовив плацдарм для начала планируемого переворота, вдруг пошел на попятную. Нет, его люди продолжали вступать в армию Ордена, те, кому «посчастливилось» попасть во дворец, собирали интересующую его информацию, но готовность сделать решительный шаг в нем чувствоваться перестала. Как потом оказалось, решивший перестраховаться брат Гойден вдруг решил, что одной Черной сотни ему может не хватить, и решил опереться на народ. И заодно стравить Мааса с королем Ольгердом. Его остроумная идея с Просветляющими, пришествием Освободителя и двурукими мечниками чуть не расстроила все планы Императора, а последовавшее за началом активизации безумных проповедников появление в императорском дворце самого Коррина надолго выбило Мааса из колеи. Восстанавливаясь после тяжелого ранения, император никак не мог дождаться возвращения брата Сава. И не потому, что ситуация в столице постепенно выходила из-под контроля — по паническим докладам министров выходило, что уже как минимум две трети населения симпатизируют неведомому Освободителю. Императору не хватало присутствия человека, способного понять всю глубину ненависти, которую он начал испытывать к Аниорцу. Воспоминания о том, как этот здоровяк, схватив за сутану, оторвал от пола и тряс, как вожак волчьей стаи потерявшего нюх щенка, заставляли монарха трястись от бешенства. А мысли о том, что Ольгерд может ворваться в его кабинет как к себе в спальню практически в любой момент, жгли, как угли, попавшие в сапог. — Насколько же он оказался прав… — ворочая в голове картины первой беседы с этим непонятным монахом, рычал император. — Какой, к Демонам, мирный договор? Война! До полного уничтожения всех следов Ближнего Круга! …Принцип решения проблемы с проповедниками Сав придумал легко и непринужденно. Так, будто приложил руку к ее появлению. План, выводящий Мааса из-под возможного удара безумных соратников Ольгерда, расстраивающий планы Игела и одновременно провоцирующий его на неподготовленное выступление, оказался таким же сумасшедшим, как и все остальные предложения старика. В первое мгновение, услышав про свое отречение от престола, монарх чуть было не потерял сознание от боли в заживающих ранах — рука привычно потянулась за топором, а глаза зафиксировали точку будущего удара на шее посягнувшее на самое святое, что есть у императора — трон. Угрозу для своей жизни брат Сав по обыкновению проигнорировал. И совершенно спокойно перечислил тяжело дышащему императору все плюсы временного ухода в тень. Смириться даже с временной потерей Власти оказалось безумно тяжело: убив несколько дней на выбор того самого счастливчика, на которого снизойдет Благодать, Маас вдруг поймал себя на мысли, что отсеивает подходящих кандидатов не потому, что они не подходят, а потому, что боится. |
