В ту пору Гринни, наверное, разделял это мнение отца. Он вообще долго-долго, даже после того как отца не стало, не верил в то, что тот может ошибаться.

    -  И киноактером тоже не становись, - продолжал советовать отец то ли в шутку, то ли всерьез. - Можешь стать, на худой конец, писателем. Не денежная работка, если ты не Лев Толстой, но и не пыльная. Достойная в общем. И в обществе уважаемая. А вот насчет художников - не знаю... В общем, там, под чужими небесами, у тебя будет выбор. И, конечно, ты не ошибешься. Ты ведь не ошибешься, Гринни?

    И маленький Гринни, конечно, обещал не ошибиться, с обожанием глядя округлившимися, чистыми глазами ребенка на своего папу - человека, с которым они остались одни на белом свете. Он уже тогда понимал это. Хотя, конечно, по улицам ходило много людей и бегали дети. И друзья временами заходили к отцу... Но все равно - они с отцом оставались одни.

    Он еще не знал тогда, что отец не вещает прописные истины и не наколдовывает ему счастливое будущее, а просто мечтает вслух. И мечты у него - самые обыкновенные, те, что у всех поживших и побитых жизнью людей припасены уже не для себя, а для своих детей. И если бы кто-то сказал это маленькому Гринни или, хуже того, показал бы ему то, что ждет его на самом деле, он бы кинулся на такого человека, сжав маленькие детские кулачки.

    -  А потом? Что будет потом? - спросил он у отца.

    И взрослый Гринни, смотревший этот сон, задумался: а мог ли он - еще совсем маленький в ту пору - задавать такие сложные вопросы.

    -  А потом ты встретишь красивую и честную девушку, - горьковато усмехнулся отец. - Такую, какой была твоя мать, когда мы только познакомились. И вы поженитесь. И у тебя будет карапуз - такой, как ты теперь... И ты будешь вот так же с ним гулять возле моря...

    -  А потом? - спросил маленький Гринни.

    -  Потом у вас, наверное, будут внуки...

    -  А потом?

    Отец замолчал, сбоку заглядывая в полные любопытства глаза Гринни.

    -  Смотри, - сказал он вдруг, указывая на песок под ногами. - Вот.

    Он сделал шаг, и ботинок его - тяжелый солдатский ботинок с рифленой подошвой, так и не стершейся с годами, впечатался в песок.

    -  И снова - вот... - сказал отец и сделал еще шаг. - Смотри. Это называется след. Каждый человек оставляет свои следы. И ты тоже. Посмотри.

    И Гринни, глядя себе под ноги, тоже шагнул два раза - «вот и вот»... Следы его детских туфелек тоже, хотя и не так четко, как следы отца, отпечатались на песке. Почему-то это показалось ему замечательным.

    -  Каждый человек, - объяснил ему отец, - оставляет по себе следы. Целую цепочку следов. И они останутся, даже когда человека не станет. Как мама. Ведь ты чувствуешь ее следы?

    -  Да, - ответил Гринни. - Я их чувствую.

    Он не просто вторил отцу. Он говорил правду.

    -  И мама всегда будет немножко с нами, - сказал отец. - Потому что следы - это немножко и сам человек.

    И сердце маленького Гринни наполнилось каким-то горьким счастьем. Он огляделся вокруг. Совсем другими были теперь для него океан, и песчаный берег, и лес вдалеке, и белая башенка маяка, и небо высоко над ними.