Так что же я буду делать? Когда мне скажут, чтоб я собирался и проваливал, а? Вы всерьез считаете, я могу куда-то свалить? Чувак, да мне повезло, что я смог добраться сюда три года назад, когда я был не больше школьного автобуса. А теперь… черт, синий кит уже не самое большое животное на Земле. Я больше чем целая стая этих гребаных китов.

Каково это?

Вы не сможете себе это представить. Вы не сможете посочувствовать мне. Это невозможно.

Ад каждого джокера сокрыт и индивидуален. Пусть так и остается.

Я ненавижу судить и выносить вердикты. Я даже знаю почему.

Мои родители были людьми слабовольными. Да, конечно… все дети винят своих родителей.

Но почему нет? Мои были бесхребетными приспособленцами, прогибавшимися под соседей, продавцов в магазинах, кого угодно, кто имел хотя бы малейшую власть. Это были два милых человека, готовых с радостью поменять свою точку зрения на противоположную при малейшем намеке на возражения. Это были два обворожительных, действительно обворожительных, человека, которые позволяли всякому окрестному сброду преследовать и запугивать их сына, школьного поэта, их сына «о, такого талантливого художника», их сына, с головой погрязшего в комиксах.

Они все говорили мне, когда я приходил домой с разбитым носом и фонарями под глазами: «Что ж, если они к тебе пристают, почему бы тебе просто не повернуться и уйти? Возможно, все дело в тебе. Сконцентрируйся на рисовании, или поэзии, или на домашних заданиях, Тедди. Играй в эту свою странную сказочную настольную игру или читай комиксы. Когда ты чуть подрастешь, они сами отстанут от тебя».

Это были два сердобольных человека, которые, когда Тэд, войдя в период полового созревания, начал вдруг превращаться в огромного слизняка, не бросили его. Нет. Они сперва позвонили в клинику Джокертауна и лишь потом исчезли.

Пропали. Растворились.

Ну, мамочка с папочкой, Тедди несомненно подрос, не так ли? Хотел бы я не быть вашим сыном. Я стал больше, но это не помогло, и я все еще тащу на себе весь ваш эмоциональный багаж.

Так как же я делаю то, что хочу? Как вам это общество? – я не могу заставить их понять, насколько все это важно.

Кафка возмущенно затарахтел. Я почувствовал, что разум моих джокеров внезапно стал более острым и сфокусированным. Какое-то мгновение я забавлялся идеей просто отослать Блеза, Келли и КейСи прочь. Послышался смех, но я не удивился. Не очень уж.

Я слышал почти все мысли Блеза. Я знал – и Келли с КейСи тоже знали это, – что по меньшей мере часть дерзости Блеза была напускной, всего лишь защитная реакция в ответ на давление со стороны сверстников. Он не хотел казаться слабым перед другими. Нет, только не Блез. По факту ему вовсе не хотелось быть здесь.

– Я слушаю, Блез. Я всегда слушаю, когда джокер в беде. А Слаймбол безусловно джокер, не так ли? – Я закончил и захихикал, во всяком случае, он бы назвал это так. Остановившись, посмотрел прямо на КейСи. – Я всегда слушаю. Всегда. Даже когда некоторые люди думают, что мой смех похож на смех идиота двух лет от роду.

КейСи покраснела, я, как вы понимаете, процитировал ее мысли. На какое-то мгновение мне стало стыдно. Не важно, как часто я демонстрировал свои способности, я всегда чувствовал стыд. Люди не привыкли к тому, чтоб их самые драгоценные, сокровенные мысли крали. Но они ничего не чувствуют при этом, и не видят, как я это делаю, и постоянно забывают об этой моей способности.

Ну, по крайней мере, мысли Келли всегда добры.

Блез был мертвецки пьян.

– Ладно, я отговорил КейСи от убийства вашего драгоценного джокера. Мне, наверное, стоило пойти дальше и убить ее мать. Уже второй раз Слаймбол появляется на наших продовольственных складах.

– Я знал это. Уже давным-давно я уловил эти мысли Слаймбола и КейСи.

– КейСи и Келли застукали его, и мелкий засранец угрожал им ножом.