— А-а, испугался? — спросил Джонни. Он понимал, что наносит удар ниже пояса, но уж очень его допекли. — Ты уже один раз слинял, — напомнил он, — когда вышел Олдермен.

— Не видел я никакого Олдермена, — огрызнулся Холодец. — И ничего я не испугался. Я побежал, чтоб тебя наколоть.

— Вышло жутко натурально, — ехидно согласился Джонни.

— Я? Испугался? Да я «Ночь зомби-убийц» три раза смотрел — со стоп-кадрами! — возмутился Холодец.

— Тогда ладно. Приходи. Все трое приходите. После уроков.

— После «Закадычных друзей», — поправил Бигмак.

— Слушай, это куда важнее, чем…

— Да, но сегодня Жанин расскажет Мику, что Доралин взяла Ронову доску для серфинга…

Джонни заколебался.

— Ну ладно, — сказал он наконец, — после «Друзей».

— А потом я обещал брату помочь загрузить фургон, — вспомнил Бигмак. — Ну, не то чтоб обещал… просто он погрозился руки мне повыдергивать, если не приду.

— А мне надо сделать географию, — сказал Ноу Йоу.

— Нам географию не задавали, — заметил Джонни.

— Нет, но я подумал, может, если написать лишний реферат о сельве, то удастся повысить средний балл, — пояснил Ноу Йоу.

Ничего странного в этом не было — для тех, кто хорошо знал Ноу Йоу. Ноу Йоу, например, ходил в школьной форме. Правда, на самом деле ее нельзя было считать школьной формой. Нет, формально это, конечно, была школьная форма; в начале учебного года всем раздали бумажки, где говорилось, какой должна быть школьная форма… но никто ее не носил — никто, кроме Ноу Йоу; а раз никто в школе ее не носит, сказал Холодец, какая же это школьная форма? Все, сказал Холодец, ходят в джинсах и футболках, значит, настоящая школьная форма — это джинсы и футболка, и Ноу Йоу надо гнать домой переодеваться.

— Вот что, — сказал Джонни. — Давайте тогда попозже. В шесть. Можно встретиться у дома Бигмака. Оттуда до кладбища рукой подать.

— Так ведь в шесть уже темнеет, — сказал Холодец.

— И что? — поинтересовался Джонни. — Боишься, что ли?

— Я? Боюсь? Ха! Я? Боюсь? Я? Боюсь?

Если кому приспичит очутиться после захода солнца в каком-нибудь жутком месте, считал Джонни, то высотка имени Джошуа Н'Клемента в системе оценки журнала «Р-р-р-ра-хх!» даст сто очков вперед любому кладбищу. Покойники, к примеру, не балуются разбойными нападениями с целью грабежа. Изначально многоэтажку хотели назвать в честь сэра Алека Дугласа, потом она превратилась в дом Гарольда Вильсона, и наконец новый городской совет присвоил ей имя Джошуа Че Н'Клемента, прославленного борца за свободу и независимость, который к тому времени успел стать президентом своей страны. (Теперь-то он давно забросил и президентство, и борьбу за свободу и отсиживался где-то в Швейцарии, пока соотечественники тщетно разыскивали его, чтобы задать ряд интересных вопросов, например: «Что стало с двумя миллионами долларов, которыми, как мы думали, располагает наша страна, и откуда у вашей жены семьсот шляпок?»)

В шестьдесят пятом году о доме отзывались как о «потрясающе динамичном сочетании пустот и объемов, величественном в своей бескомпромиссной простоте».

Теперь «Сплинберийский страж» частенько публиковал фотографии тех его обитателей, кто жаловался на сырость, на холод, на то, что от сильного ветра вылетают стекла (по «Джошуа Н'Клементу» вечно гулял ветер, даже в тихие дни), или на то, что по промозглым закоулкам многоэтажки шатаются банды подростков, чье любимое развлечение — сбрасывать с крыши украденные в супермаркете тележки на Великое Затерянное Кладбище Магазинных Тележек.