Мы заканчиваем не совсем там, откуда начали, но почти.

Почти.

— Я опять с отцом поругалась, — сказала Энни. — И на этот раз нет внука, чтобы нас помирить. Когда он вернулся из своего крестового похода и узнал, что Майка я кремировала, то просто взбесился. — Она грустно улыбнулась. — Если бы он тогда не отправился спасать очередные грешные души, то, скорее всего, он бы меня отговорил.

— Но ведь Майк хотел кремации.

— Странная просьба для ребенка, правда? Но да, именно этого он и хотел. И мы оба знаем, почему.

Да. Мы знали. Хорошему всегда приходит конец, а когда человек видит надвигающуюся тьму, то держится за все доброе и светлое. Держится изо всех сил.

— А ты хотя бы спросила у отца…

— Хочет ли он приехать? Вообще-то, да. Майк бы этого хотел. Папочка отказался участвовать в языческой, по его выражению, церемонии. И я даже рада. — Она взяла меня за руку. — Это для нас, Дев. Потому что мы были здесь, когда Майк был счастлив.

Я приложил ее руку к моим губам. Поцеловал и, слегка сжав, отпустил.

— Знаешь, он ведь спас мне жизнь не меньше тебя. Если бы он тогда не проснулся… если бы засомневался…

— Я знаю.

— Без Майка Эдди ничего не смог бы для меня сделать. Ведь я не вижу и не слышу призраков. Медиумом у нас был Майк.

— Тяжело, — сказала Энни. — Как же тяжело его отпускать. Даже ту малость, что осталась.

— Не передумала?

— Нет. Давай начинать.

Она взяла урну со столика. Майло поднял голову, посмотрел на урну и снова опустил голову на лапу. Не знаю, понимал ли он, что в урне хранятся останки Майка, но он знал, что Майка уже нет. Еще как знал.

Я протянул ей змея с Иисусом. К нему, по просьбе Майка, я приклеил маленький кармашек, в который поместится немного мелкого серого пепла. Я его открыл, а Энни поднесла к нему урну. Когда кармашек наполнился, Энни поставила урну на песок у себя между ног и протянула руки. Отдав ей катушку, я повернулся к Джойленду, над которым возвышалось «Каролинское колесо».

Я лечу, сказал Майк в тот день, вскинув руки над головой.

Ни тогда, ни сейчас его не удерживали никакие скобы. Думаю, Майк был намного мудрее своего помешанного на Христе деда. Может, мудрее всех нас. Разве есть на свете ребенок-калека, которому хотя бы разочек не захотелось полетать?

Я посмотрел на Энни. Она показала мне кивком, что готова. Я поднял змея над головой и отпустил. Холодный океанский ветер тут же увлек его ввысь. Мы следили за его полетом.

— Теперь ты, — сказала Энни и протянула руки. — Твой выход, Дев. Так он просил.

Я взял бечеву. Чувствовал, как змей рвется вверх, кренясь то влево, то вправо на фоне небесной синевы. Энни подняла урну и понесла ее вниз по песчаному склону. Наверное, она опустошила ее у самой воды, но этого я не видел, полностью увлекшись змеем. Как только я заметил, что из кармашка струйкой посыпался и разметался по ветру пепел, я отпустил бечеву. Смотрел, как свободный теперь змей взмывает все выше, и выше и выше.

Майк бы захотел увидеть, как высоко он поднимется, перед тем как исчезнуть. И я.

Я тоже хотел.

24 августа, 2012

Ярмарочные пуристы (уверен, такие существуют) уже наверняка корпят над письмами, в которых с разной степенью возмущения пытаются сообщить мне, что многие слова сленга, который я назвал Языком, не существуют: к примеру, лохов никогда не называют «Кроликами». Пуристы будут правы, но лучше бы им сэкономить силы и время: друзья, потому все это и зовется вымыслом.

В любом случае, большая часть Языка и в самом деле взята из ярмарочного жаргона, в равной степени богатого и забавного.