— Что-что?

    — Мистер Траутем прогнал меня, потому что я дал грачам поклевать немножко зерна. Вот мое жалованье; последнее мое жалованье.

    И он с трагическим видом бросил на стол шестипенсовик.

    — О господи! — Бабка от изумления не сразу перевела дух, а затем принялась упрекать в том, что Он всю весну будет теперь сидеть у нее на шее и бездельничать. — Если ты птиц не можешь гонять, что же ты можешь?… Ну, да ладно, не вешай носа. Уж коли на то пошло, мы ничем не хуже фермера. Траутема. Еще Иов сказал: «А ныне смеются надо мною младшие меня летами, те, чьих отцов я не согласился бы поместить со псами стад моих». Как-никак отец его батрачил на моего отца, и уж, видать, от большого ума я пустила тебя работать к нему, а все потому, что боялась, как бы ты не избаловался.

    Рассердившись на Джуда скорее за то, что он уронил ее достоинство, работая на фермера, чем за небрежение своими обязанностями, она и отчитала его прежде всего за это и лишь потом в назидание.

    — Я не говорю, что можно было пускать птиц на посевы. Конечно, тут уж ты не прав. Ах, Джуд, Джуд, ну что бы тебе уехать с этим твоим учителем в Кристминстер или куда там еще! Только где уж тебе, бедному сироте, в твоем роду хватких никогда не было!

    — А где этот чудесный город, куда уехал мистер Филотсон? — спросил мальчик после молчаливого раздумья.

    — О, господи, неужто ты до сих пор не знаешь, где Кристминстер! Это милях в двадцати отсюда. Да только не про тебя это место!

    — А мистер Филотсон навсегда там останется?

    — Ну откуда я знаю!

    — Мне можно его навестить?

    — Нет, конечно! Сразу видно, не здесь ты вырос, а то не задавал бы таких вопросов. Мы никогда не имели дел с кристминстерцами, а они с нами.

    Джуд вышел из дому и, чувствуя себя никому на свете не нужным, лег навзничь на кучу соломы возле свинарника. Туман тем временем поредел, и сквозь него можно было различить солнце. Джуд надвинул на глаза свою соломенную шляпу и, задумавшись, глядел на яркие лучи, пробивающиеся сквозь редкое плетение. Он понял вдруг, что с возрастом возникают обязанности. Жизнь шла совсем не так, как он ожидал. Логика природы оказалась отвратительной и не вызывала у него ее чувствия. Что милосердие к одним оборачивается жестокостью к другим, претило его чувству гармонии. Когда становишься старше и ощущаешь себя вдруг в центре жизни, а не точкой на ее периферии, как в детстве, тебя вдруг охватывает ужас. Все вокруг кажется ярким, шумным, кричащим, и этот шум и свет обрушиваются на маленькую клеточку — твою жизнь, сотрясают ее и калечат.

    Если б можно было не расти! Ему совсем не хотелось быть взрослым.

    Но вскоре, как всякое дитя природы, он позабыл о своем унынии и вскочил на ноги. Остаток утра он помогал бабушке, а после полудня, когда больше нечего было делать, отправился в деревню. Здесь он спросил первого встречного, где находится Кристминстер.

    — Кристминстер? Да во-о-он в той стороне! Я-то сам там не бывал, нет, не бывал. Какие у меня там дела! — И он указал на северо-восток, как раз туда, где лежало поле, на котором Джуд так осрамился.

    Было что-то неприятное в этом совпадении, но это зловещее обстоятельство, пожалуй, лишь усилило интерес Джуда к городу. Правда, фермер сказал, чтобы он не смел больше показываться на его поле, но ведь там, за ним, лежит дорога в Кристминстер, а тропа через поле открыта для всех. Поэтому, выбравшись из деревни, он спустился в ту самую ложбину, которая утром была свидетельницей его позора, и, не сворачивая в сторону, поднялся по-длинному и крутому противоположному склону до небольшой группы деревьев, где тропа выводила к проезжей дороге.