– Что ж ты не дал мне знать? – сказал я.

– Мне уже лучше.

Я сел на постель, жесткую, как гранит.

– Знай я, что ты так болен, я принес бы тебе винограду или какую-нибудь книжку.

На это не обязательно было отвечать, и Джули не ответил.

– Может, тебе что-нибудь нужно? – спросил я. Я все еще не пришел в себя, страшно было на него смотреть.

Он покачал головой, не отрывая ее от подушки.

– Пойду, принесу вам по чашечке чаю, – сказала миссис Кристо. Все это время она стояла в дверях, прижав руку к груди. А теперь улыбнулась, прикрыв удлиненные глаза, словно наконец-то ей, слава богу, разрешили улыбнуться. – У меня есть пирожки с мясом, я испекла для Джули.

Я не отказался. Мне жаль было миссис Кристо не меньше, чем самого Джули, и я ничем не хотел ее огорчать.

– Какой сегодня день, Кит? – спросил Джули, когда она вышла.

– Среда.

– Дормен Уокер еще не заплатил мне за последнюю неделю в том месяце. Может, сходишь к нему, получишь?

– Придется подождать до конца недели. Он уехал в Ной на распродажу овец.

– Понятно. Но ты потом получи с него деньги и, если не хочешь больше сюда заходить, оставь в кухне на столе или отдай Мейкпису.

– Я забегу в воскресенье днем, – сказал я.

– Тебе Скребок не попадался? – спросил он.

– Несколько дней назад я его видел, он хромал по проулку за пожарным депо.

– Ему теперь все время достается, старый стал, не успевает увертываться. Оттого и хромает.

– С виду он ничего.

– Дай ему колбасы, – велел Джули. – Он, наверно, где-нибудь за кондитерской миссис Джойс. Он всегда там бродит, а она всегда старается его ошпарить.

Сроду не слыхал, чтоб Джули по своей воле произнес такую длинную тираду, да притом глаза его сверкали, щеки ввалились, он был точно одержимый.

– Я его найду, не беспокойся.

– Увидишь Билли, скажи, он может в любую минуту забрать свои инструменты, – продолжал Джули.

– Ты что ж, порвал с «Веселыми парнями»?

– Я этого не говорил.

– Я думал… – начал я и запнулся, может, он еще что-нибудь скажет, но он ждал, что скажу я. – Бросил бы ты это, Джули, а?

– Тебя это не касается, – был ответ, – и нечего заводить этот разговор.

Я нисколько не обиделся.

– Знаю, что не касается. Но, похоже, тебе это вовсе не на пользу.

– А почему это должно быть мне на пользу? Что ты болтаешь?

Но я не собирался так просто сдаваться.

– Потому что в джазе ты только даром тратишь время. Сперва я думал, тебе это поможет. Но я ошибся.

– Одно другому не мешает, – сказал он, медленно повернулся на бок и словно забыл о моем существовании. Потом взял старую тетрадь, что лежала у подушки, положил на комод, похожий больше на обыкновенный ящик.

– Ты старые тетради выбросил?

– Некоторые выбросил.

– А какие-нибудь у тебя еще остались?

– Сколько угодно.

– Не выбрасывай, – сказал Джули. – Отдай мне.

– Но ведь они почти все исписаны.

– Неважно, – сказал он.

Я наклонился и взял тетрадь. На полке пониже лежало еще штук шесть, а на последней полке, в самом низу, наверняка стоял горшок. Уж такой это был дом, тут непременно должен быть горшок, так же неизбежно, как серые стены и неистребимый запах лука, – и Джули наверняка ненавидел этот горшок, как ненавидел все, что выдавало стороннему глазу, как он живет.