Только теперь, конечно, перед ним был никакой не дядя Василь, а участковый Семашко, человек из органов.

Костя хотел обомлеть, но тут про себя произнес киотское слово "Авалокитешвара" и восстановил душевной спокойствие.

— Это что же такое, — подумала Василиса Липовна. — Не успел племянник вернуться, его опять из дома забирают?

— Это что же такое? — удивился почтальон Кадыков и взмахнул одной имеющейся рукой. — Не успел человек вернуться, его опять забирают?

Но участковый Семашко продолжал стоять перед якобы неизвестным ему гражданином Крыжовниковым и вслушиваться в звуки, собирающиеся над селом. Вдали, вроде бы, гремели коровьи колокольчики.

— Не стадо ли гонят? — подумал участковый Семашко.

Но это было не стадо. С комбината возвращался, громыхая пустыми бидонами, "Кировец".

— Ты чего Василь? — сурово произнесла Матвеевна. — Какой он тебе "гражданин"? Вон родинка, вон тетка обнимает. Чего еще?

— Когда я на службе, для меня все граждане, — сурово ответил Семашко.

— И я? — удивилась Матвеевна.

— И ты, — подтвердил участковый села Чушки.

— Чтоб тебе леший бороду выдрал, — пожелала Матвеевна. А Семашко ей ничего не ответил, потому что был он Матвеевне родным братом. А бороды-то, между прочим, у Семашко не было.

Бога нет

Вслушиваться в голоса, стуки и бряцанье над Чушками участковый не перестал. Хотя звон пустых бидонов о борта "Кировца" уже и так было хорошо слышен. Трактор подъехал к сельсовету, качаясь на ухабах, словно пароход на волнах. Двигатель в машине устало вздохнул и заглох.

В окно высунулось лицо Липыча. Оно интересовалось, признали ли его племянника или уже ему дело шьют? Вскоре лицо в тракторном окне сильно удивилось: хотя племянника, вроде бы признали, ему все же шили дело. При этом участковый Семашко, хотя и шил дело, на портного похож совсем не был. Он был похож на Илью Муромца с картины художника-передвижника Васнецова. Как сказочный богатырь, тяжело он держал руку у козырька, пристально вглядываясь в Крыжовникова. Его взгляд словно проникал в Костину честную душу, интересуясь, есть ли у этой души документики или нет? Может, это и не Костина душа вовсе? А душа иностранного шпиона, временно вселившаяся в тело чушкинского слесаря?

Костина душа заметалась, пытаясь скрыться от взгляда Семашко. Она-то прекрасно знала, что документиков у нее нет. Первое, что сделал монах Крыжовников, ступив на родную землю, — уничтожил свой паспорт. Утопил его в мусоре одной из аэропортовских урн. Киотский мастер Дхар Ма всегда учил Костю: "Все люди — дети одного бога и потому — братья". А разве будет брат требовать паспорт у брата?

Между тем духовный брат Семашко настойчиво требовал у брата Крыжовникова паспорт.

Но Костя, как мы знаем, умел владеть собой. Он произнес киотское слово "Авалокитешвара", и душа его тотчас успокоилась. А взгляд участкового запутался в глубинах Костиного огромного сознания и был вынужден вынырнуть наружу. Сознание Крыжовникова почувствовало неуверенность Семашкиной души. Перед ним во весь рост встала такая картина: они с мастером Дхар Ма сидят голышом на снегу, а Дхар Ма-то и говорит: "Неси, Костя наше учение заблудшим и отчаявшимся. Покажи им дорогу, в конце которой бьет родник истины".

Первым к роднику истины Крыжовников решил привести милиционера Семашко.

— Дядь Василь, ты в бога-то веришь?

Как держал руку у виска участковый Семашко, так и продолжал держать.