Хоть бы скорее была готова прическа. Волосы уже подсыхают. Правда, они еще напоминают кошачью шерсть после полостной операции. Свалявшиеся, слипшиеся, смешные.

Джоди как-то рассказывала мне об одном способе расслабляться: воображаешь, будто ты в розовом пузыре. И живешь себе в этом пузыре припеваючи.

Представляю себя: в облегающих черных кожаных брючках. Занимаюсь гимнастикой или чем-то типа этого, так что даже бедра у меня стали стройные. Я на рождественской вечеринке, год на улице 2010-й. И вот краем глаза замечаю Дэна. Он один. Постарел, потолстел, вид у него изможденный и печальный. Под глазами мешки.

Меня окружает толпа народу. Я сказочно обворожительна и остроумна. Ко мне проталкивается мужчина. Волосы у него торчат такими же игривыми перышками, как и у меня. Только у него они белокурые. У Дэна пузо как у Уинстона Черчилля. Он наполовину облысел. Блондин с перышками увлекает меня в уголок. Мы смеемся, потом целуемся, радуясь чему-то, понятному только нам.

Не говоря ни слова, Дэн разворачивается и выходит из комнаты. Я и не замечаю этого. Садясь в машину, он слышит наш смех, доносящийся из открытого окна. Охваченный тоской, Дэн роняет голову на руль и стонет. Потом приезжает домой, ставит старенькую пластинку Роберта Смита и вешается.

Вот только правильно ли это — думать о других плохое, сидя в розовом пузыре? Да кому какое дело!

Джоди с Диди как-то звали меня в свою женскую группу психологической помощи «Женский кружок». Похоже, они там сидят все вместе и выдумывают розовые пузыри. Хилари, насколько я знаю, объявила, что пойдет, но сомневаюсь, что я такое осилю. Я ведь как-то приходила туда с Джоди несколько лет назад. Нам велели придумать новое название для наших чисто женских тайных забот. В прежние времена мужчины прилепили им столько нелестных прозвищ, что теперь их надо было обелить — дать какое-нибудь поэтичное определение. Джоди разродилась Соцветием Страстных Способностей. Ну, не знаю. У меня просто ничего не вышло. «Сухие завтраки» — это сколько угодно. А новое название для моей зубной боли — спасибо, увольте.

Джоди говорила, что теперь в женском кружке занимаются и другими вещами. Пишут на листках бумаги имена своих недругов, нанимают лодку, выходят в море (там полно женщин со стильными хобби типа мореходства), рвут эти листочки на клочки и пускают их по волнам. Я могла бы попробовать с тобой такое, Дэн, но это ничего не изменит. Я могу разорвать тебя на клочки хоть над проливом Басса, хоть над раковиной в парикмахерской.

Вот это и бесит меня в серийной моногамии. Все так предсказуемо. Если ты кого-то бросила, тебе светят угрызения совести и чаепития в одиночестве. А если бросили тебя, то тебе светят злость, нежелание смириться и страх — плюс чаепития в одиночестве.

Всех своих бывших парней — и бросивших, и брошенных — я могла бы пересчитать по пальцам на двух руках. Вот только кого считать по левой руке — той самой, для обручального кольца, — тех, кто меня оставил или кого оставила я? Показательно, что Бог не снабдил нас третьей рукой — считать тех, с кем расстались на равных. Наверное, потому, что так не бывает. Ха.

Если бы такие случаи делились поровну. На левой руке, которую я отвожу Брошенным, можно загнуть пальцы за Леона Мерсера и Энтони Андерсона. На правой руке, предназначенной Бросившим, числятся Грег Дейли, Филип Зебраски, Джейми Стритон и Дэниэл Хоукер. Загнуть пальцы за Грега или Джейми мне ничего не стоит. Но если бы я тронула палец Дэниэла, то завыла бы на всю парикмахерскую.

Я заметила: когда расстаешься с кем-нибудь, среди всего прочего случается и вот что. Стоит мелькнуть где-нибудь хоть малейшему намеку на отношения мужчины и женщины — будь то музыка, кино или телевизор, — сразу чувствуется пафос. Вот и сейчас по радио крутили какую-то бредовую песенку (и почему в парикмахерских вечно ловят одну и ту же станцию — ту, где постоянно гоняют рекламу автомобильных глушителей?).