Прекрасные американские романисты Натаниэль Готорн и Герберт Мелвилл считали непростительным упрощенчеством безудержную идеализацию образа Америки. Один из героев Мелвилла — капитан Амаса Делано решает помочь тонущему испанскому кораблю, не зная, что рабы на этом корабле уже захватили своего капитана. Делано невольно попал на зыбкую почву грешного старого мира: кто прав, захваченный капитан или восставшие рабы? Натаниэль Готорн одержим идеей, что все в мире подвержено воздействию времени и, после пика роста, склоняется к упадку: «Мы можем не признавать несовершенство общественных форм, но мы не можем обеспечить их абсолютное совершенство и бессмертие». Лучшие умы Америки всегда предостерегали от самовнушения и преступной гордыни. Но предостережения великих знатоков человеческой природы либо забыты, либо самонадеянно отвергнуты. А идеи американской исключительности, идеи Америки как библейского города на холме стали национальной верой. Прекрасной и ложной. Источником идеализма и фанатизма. Оправданием нетерпимости и жертвенности. Вызывающей спасительные порывы и способные завести в историческую западню.

Примером такой западни может случить рождающееся отношение единственной сверхдержавы к тому, что безусловно почиталось последние три с половиной века, когда Запад, овладев миром, решал свои противоречия «по правилам». В 1648 г. основные европейские страны договорились (по Вестфальскому соглашению, завершившему «тридцатилетнюю войну»), что не будут вторгаться во внутренние дела друг друга – не будут поддерживать внутренние религиозные силы, покушения, заговоры, подрывную деятельность на территории, находящейся под чужой юрисдикцией.^* Это ограничение сделало войны восемнадцатого века значительно более ограниченными по масштабу, чем тридцатилетняя война. Эта относительная «умеренность» продолжалась до тех пор, пока Великая французская революция не ввела революционную идеологию в систему международных конфликтов и идеологическое ожесточение опять показало свою кровавую сторону. Но определенное уважение национального суверенитета продолжало существовать до тех пор пока не сформировалась сверхдержава такой мощи, что ее лидеры — сенаторы, идеологи, журналисты не вознесли внутренние проблемы и ценности выше международных. В результате буквально на наших глазах начала крушиться Вестфальская система национального суверенитета.

Америка убедила своих союзников — те не подозревали, что открывают ящик Пандоры — что гуманизм требует наказания лиц, способных начать геноцид. Воздушный удар по суверенной Югославии, а затем и удар по Афганистану означал, что США предполагают в будущем активно участвовать в жестоких местных конфликтах не заботясь о том, что нарушают суверенитет независимых стран.^* Американская подготовка к войне против Ирака, очевидные формы враждебности по отношению к Ирану возбудили опасения многих стран относительно угрозы будущих американских интервенций на их собственной суверенной территории. Проблема поднялась и на еще более высокий уровень, встал вопрос относительно степени уважения Соединенными Штатами общего мирового порядка в целом. Широко распространилось предположение, что США стремятся заменить Вестфальскую систему системой контроля одной державы над другими. Империя предполагает централизованное определение справедливости в мировых делах.